«…ломая руки, Россия предо мною шла…»

Программа Марины Лобановой

«Встреча»

Гость: Нина Ивановна Попова, в 1989-2020 гг. – директор музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме, с 2020 г. – президент Фонда друзей музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме

Тема: Анна Ахматова – о народе, стране, истории

Эфир: 27 января и 3 февраля 2024 г.

АУДИО

 

«Вместе с вами я в ногах валялась у кровавой куклы палача». Анна Ахматова – о народе, стране, истории

 

Нина Попова:

 

Мы же знаем это расхожее определение: «Я была тогда с моим народом». Но дальше есть продолжение этой строчки: «Там, где мой народ к несчастью был». И вот это вот очень важно. Действительно, затасканная первая строчка, она лишает какой-то остроты и смысла вот это вот определение связи поэта с народом.

 

Так не зря мы вместе бедовали,

Даже без надежды раз вздохнуть.

Присягнули – проголосовали

И спокойно продолжали путь.

Не за то, что чистой я осталась,

Словно перед Господом свеча,

Вместе с вами я в ногах валялась

У кровавой куклы палача.

Нет! и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

 

Её мама была связана с народовольческим движением, возила Вере Фигнер какие-то посылки. Но вообще с народниками связана вся русская интеллигенция, во всяком случае, Петербурга и Москвы в конце XIX века, это было нормально, это было совершенно естественно. Ахматова это вспоминает, ей это передалось…

Но события Первой Мировой её повернули очень остро к размышлению уже не об индивидууме отдельно, а о множестве людей, которые есть страна, которая попадает в какую-то историю, похожую на мясорубку. Это потом скажет Мандельштам, что на место женщины пришла жена. И вот это вот – возникшее у Ахматовой переживание того, что происходило в её стране, с её народом, глазами и душой женщины, для которой это её мир, это её дети. И вот с этого времени начинается, наверное, невыраженное, может быть, впрямую, кроме строк в «Реквиеме», осознание, сознание того, что она говорит от имени массы людей, которых она называет народом, и для этой массы людей.

Я ещё хотела вспомнить конец «Поэмы без героя», самые последние строчки, что тоже очень важно.

 

И был долог путь погребальный

…

И ломая руки, Россия

Предо мною шла на восток.

 

Там вроде бы нет ни про какой народ в поэме, особенно первые две главы, история как бы частная, светский треугольник, театральная среда, писательская, культурная… история вроде бы так далеко от всего… но заканчивается «Поэма без героя», третья часть, эпилог – это же гимн Петрограду, городу, который хранит тени… Для нее это было очень важно.

В 1921-1922, после расстрела Гумилёва, она пишет стихотворение «Все души милых на высоких звёздах»:

 

Все души милых на высоких звездах.

Как хорошо, что некого терять

И можно плакать…

 

А перед этим… «Царскосельские строки»:

 

Пятым действием драмы

Веет воздух осенний,

Каждая клумба в парке

Кажется свежей могилой.

Оплаканы мертвые горько.

 

Тогда, в начале 20-х, ей казалось, что идет исторический спектакль в театре. А потом, когда она начнёт писать «Реквием», и это будет уже: «…ненужным довеском болтался возле тюрем своих Ленинград». Ленинград – довесок.

Она летела самолетом в Ташкент и смотрела сверху на Россию:

 

И открылась мне та дорога,

По которой ушло так много,

По которой сына везли,

И был долог путь погребальный

Средь торжественной и хрустальной

Тишины Сибирской Земли.

От того, что сделалась прахом,

Обуянная смертным страхом

И отмщения зная срок,

Опустивши глаза сухие

И ломая руки, Россия

Предо мною шла на восток.

 

Здесь каждое слово важно. Это уже не театральная сцена в Царскосельском парке и в Петрограде, и не Ленинград-довесок, это уже вся страна. Причём здесь что важно: страна, «обуянная смертным страхом». Понятно, репрессии идут. Но знает «отмщения срок». То есть она знает, что страх, которым обуреваем народ под репрессиями, он кончится, будет отмщение ему, народу. Это же про Россию целиком. А пока: опустившись глаза сухие и ломая руки. Вот этот образ женщины – Россия. Она не плачет – слёз нет, но ломает руки, потому что бессильна что-то сделать, можно только горевать. Но, тем не менее, она знает, что будет отмщение.

Поэтому когда в 1962 г. появляется рядом Солженицын со своим «Иваном Денисовичем», Ахматова говорит: две России посмотрят друг другу в глаза – та, что сидела (ждущая отмщения), и та, что сажала (не осознававшая того, что она делает).

Вот, я думаю, был её взгляд на историю, на то, что происходило в стране.

…

 

Я думаю, где-то в году 1964-м, вот когда уже началось дело Синявского и Даниэля, вдруг она поняла, что это иллюзия была, эта её формула «встретятся две России». Кажется, не встретятся. Собственно, с 1956 г. просвет коротенький, оттепель до 1962-1963… ничего не осознали.

…

У неё была какая-то надежда на то, что сменившие Сталина в руководстве страной должны будут обратиться к народу… Элементарные вещи объяснить: вот – добро, вот – зло. Но этого не происходило. И, мне кажется, что в конце жизни она осознавала, что начинается какое-то новое, начинается новая волна, и это было страшно, потому что сколько же можно, сколько можно.

…

…было понятно, что тот народ, который всё принимает и не задумывается, это уже не тот народ, к которому обращалась Ахматова. Всё меняется очень быстро… И в такую сторону, как сказать, отторжения народа от культуры. И эта история до сих пор не получила своего разрешения.

 

«Реквием» знали не более 10 человек, а больше было нельзя. Он поздно напечатан… но прочитан ли?

 

Марина Лобанова:

 

Зачем власти нужно травить поэта? Ведь у нас удивляются: зачем вообще власти травят поэтов? Живёт себе поэт и живёт, никого не трогает, ну напишет какой-то стишок, его не напечатают! Но как эта власть видела силу поэта, силу слова!

 

Нина Попова:

 

Взять определение Жданова: она пишет стихи, ненужные советскому народу. То есть он знает, что советскому народу нужно, а что нет, он про народ думает. Государственный аппарат тоже про народ думает, заботится о его чистоте, о его сознании, а сознание должно быть советским, социалистическим, естественно – атеистическим. Так кому она нужна такая?

 

Марина Лобанова:

 

Это говорит о том, что они-то понимали, что идёт битва за сознание.

 

Нина Попова:

 

Да, конечно.

 

Марина Лобанова:

 

Получается, поэты – конкуренты власти. … И вот эти строки «Я была с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был»…

 

Нина Попова:

 

«Я была тогда(!) с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был».

 

Марина Лобанова:

 

…и говорят обычно: и очень хорошо, что Ахматова была с народом (как будто народ отдельно существует от конкретных людей). А ведь здесь же, в этих строчках есть противодействие вот этой установке отделить поэта от народа. Значит, народ должен сказать – мы были с нашим поэтом там, где наш поэт, к несчастью, был. И вот тогда всё соединится.

 

Нина Попова:

 

Причем это сказано про народ, внутри которого она – трёхсотую с передачей в Кресты, вот тогда она с народом, понимаете.

 

Показать бы тебе, насмешнице

И любимице всех друзей,

Царскосельской веселой грешнице,

Что случится с жизнью твоей –

Как трехсотая, с передачею,

Под Крестами будешь стоять

И своею слезой горячею

Новогодний лед прожигать.

Там тюремный тополь качается,

И ни звука – а сколько там

Неповинных жизней кончается…

 

Или описание заседания суда над сыном – вот тогда она народом.

 

Приговор

 

И упало каменное слово

На мою еще живую грудь.

Ничего, ведь я была готова,

Справлюсь с этим как-нибудь.

 

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

 

…

 

Перед этим горем гнутся горы,

Не течет великая река,

Но крепки тюремные затворы,

А за ними «каторжные норы»

И смертельная тоска.

Для кого-то веет ветер свежий,

Для кого-то нежится закат –

Мы не знаем, мы повсюду те же,

Слышим лишь ключей постылый скрежет

Да шаги тяжелые солдат.

Подымались как к обедне ранней,

По столице одичалой шли,

Там встречались, мертвых бездыханней,

Солнце ниже, и Нева туманней,

А надежда все поет вдали.

Приговор… И сразу слезы хлынут,

Ото всех уже отделена,

Словно с болью жизнь из сердца вынут,

Словно грубо навзничь опрокинут,

Но идет… Шатается… Одна.

 

Давайте контекст восстановим – вот здесь она с народом, там, где он был «к несчастью». Она не там, не на митингах с передовицами и лозунгами, с народом. Она в очереди в тюрьму с народом. Если это вырвать из контекста «Реквиема», который написан как плач, оплакивание, сострадание и сочувствие тем, кто там, по ту сторону тюрьмы, и к женщинам, которые здесь стоят в очереди… Вот тут возникает образ народа: в тюремной очереди, в суде…

 

 

Марина Лобанова:

 

Строчка про отмщение… Мне кажется, что внутри всей этой поэтической картины –  предостережение от той ошибки, которую мы совершили и совершаем, когда вот такие трагические вещи происходят, ложатся трагедии на одно поколение, на второе, на третье… А у нас тоже болит всё, что случилось с нами в XX веке, и у нас только одно переживание: скорей бы кончилась – и всё будет хорошо. Вот это одно переживание: когда кончится? А когда кончится – мы говорим: хорошо, что кончилось! А Ахматова говорит, что без последствий не обойдётся. Слово отмщение – это про то, что, во-первых, мы изменились, это изменило нас, это изменило будущие поколения, это изменило всё, что мы можем ожидать от будущего.

 

Нина Попова:

 

Мы ждем только освобождения. Это, между прочим, давняя российская традиция. Вот сколько ни смотришь – это есть.  Вот 1861 год – отмена крепостного права: кончилось! А что дальше? А дальше неизвестно что.

 

Марина Лобанова:

 

Дальше праздновать будем.

 

Нина Попова:

 

И так далее. 1917-й год.

 

Марина Лобанова:

 

Тоже праздновать будем, 100 лет праздновать 17-й год.

 

…

 

Есть у Ахматовой стихотворение к почитателям Сталина…

 

Нина Попова:

 

Да. «Защитникам Сталина».

 

Это те, что кричали: «Варраву

Отпусти нам для праздника», те,

Что велели Сократу отраву

Пить в тюремной глухой тесноте.

Им бы этот же вылить напиток

В их невинно клевещущий рот,

Этим милым любителям пыток,

Знатокам в производстве сирот.

 

1962 год.

 

Марина Лобанова:

 

Давайте закончим какой-то строчкой, которая сейчас приходит…

 

Нина Попова:

 

О другом, о её жизни, смерти и бессмертии.

 

А как музыка зазвучала

И очнулась вокруг зима,

Стало ясно, что у причала

Государыня-смерть сама.

 

У нас нет слов, чтобы говорить о вечности. А она об этом написала. Она открывает вечность для размышлений. А тогда ещё больше возникает ответственность за свою жизнь, если есть вечность.

 

См. также: