Эрмитажные истории: винный погреб в революцию, императорская яхта в блокаду

Программа Марины Лобановой

«Книжное обозрение»

Тема: Эрмитаж: не только о вещах, но и о людях. Серия книг «250 историй про Эрмитаж», часть пятая и анонс шестой

Гость: Анна Валентиновна Конивец, старший научный сотрудник Государственного Эрмитажа

Эфир: 3 и 10 сентября 2023 г.

АУДИО

 

Марина Лобанова:

Прекрасно, когда просят людей написать воспоминания для какого-то издания, ведь если бы не попросили – мы бы не имели таких сокровищ невероятных… Вот про любой период истории, мне кажется, можно сказать, что мы бесценные совершенно получили воспоминания, мемуары, именно потому, что кто-то попросил для чего-то.

 

Анна Конивец:

Отчасти, наверное, так, потому что когда только начался проект, недостаточно было сказать, что вот мы собираем, несите там всё, что у вас есть. Как правило, отклика это не имеет. А в основном, конечно, что называется, «на заказ». Бывали такие случаи интересные, когда человек что-то рассказывал, а когда говоришь ему «напишите про это», то: «ой, да это никому не интересно будет, кто это будет читать». А на самом деле как раз вот эта кухня внутренняя – она-то и интересна.

…

Особенно интересно, когда человек рассказывает именно о том пути, который он прошёл, чтобы наконец какой-то вывод сделать. Ираклий Андроников, например, всегда рассказывал о том, как он сначала заинтересовался, потом начал узнавать, потом он встретил одного человека, потом другого… И вот такая длинная цепочка и, наконец, он приходит к тому, что, в принципе, уместилось бы, может быть, в полстраницы. А вот этот долгий путь часто за кадром остаётся.

…

 

Мы стараемся знакомить людей, которые хотели бы узнать про музей, именно с какими-то сторонами жизни, которые скрыты от зрителя. Поэтому, например, у нас есть истории, которые написали люди, казалось бы, которые не имеют непосредственного отношения к тем же выставкам или к научным публикациям. Но люди, которые долгие-долгие годы работают и они знают это всё изнутри, всё своими руками, всё до мелочей. На мой взгляд, иногда это не менее интересно, чем какие-то учёные штудии. У нас есть, например, рассказ одного паркетчика, который очень долго работал, о всех хитростях этих дел реставрационных.

…

Всегда что-то новое открывается. Что меня непосредственно коснулось – это уникальные совершенно письма пушкинского времени, которые тоже при ремонте были найдены. Большое спасибо нашим строителям, которые не выкинули эту пачку довольно таких непрезентабельных на вид бумажек, довольно грязных и помятых, а отдали архитекторам. Это оказалось отдельной совершенно историей, любопытной очень, частично они напечатаны, надеюсь, что, может быть, когда-нибудь в полном объёме они выйдут, потому что это 1835 год. Это архив знаменитой певицы Полины Бартеневой или Прасковьи Арсеньевны Бартеневой, которой посвящали стихи и Пушкин, и Лермонтов, и князь Гагарин зарисовки делал, в общем, кто только её не упоминал.

 

 

Марина Лобанова:

Вот такие истории публикуются, а как может с ними познакомиться наш слушатель?

 

Анна Конивец:

Только, наверное, купить книжку. Первых книжек уже нет, наверное, в продаже, потому что они вышли в 2014 году, первая, вторая и третья, потом, с небольшим перерывом, в 2016 году вышли книги, посвящённые двум войнам.

 

Марина Лобанова:

Все книги имеют заголовок «250 историй про Эрмитаж»?

 

Анна Конивец:

И подзаголовок: «Собранье пёстрых глав…» – действительно, пёстрые, действительно, совершенно разные и по объёму, и по темам, и по стилю. Но все, как хочется надеяться, достаточно интересные.

 

 

Марина Лобанова:

Вышло пять книг. Будет шестая?

 

Анна Конивец:

Шестая сейчас уже в работе. … Там будут истории и про вещи, и воспоминания, и будет про людей, конечно. Когда начинаешь собирать материал для книжки, то самое сложное, конечно, это про людей, именно про людей написать тяжело. Когда кто-то пишет про тех, кого он знал, то, как правило, это не просто биография, статья с какими-то данными биографическими, а это должна быть история, которая бы могла передать именно характер этого человека. Часто это какие-то житейские истории, тоже связанные с музеем. Иногда про сотрудников, которые жили задолго до нас и фактически уже подзабыты, и хотелось бы про них вспомнить.

…

Воспоминания одной девочки, которая была с сестрой и матерью в нашем бомбоубежище эрмитажном во время блокады и там познакомилась с архитектором Ильиным, который занимался тем, что ходил по городу и делал зарисовки зданий, которые были разбиты во время войны, с тем, чтобы их потом можно было восстановить.

…

 

Эрмитажное бомбоубежище – это отдельная история, можно сказать. Где-то уже в сентябре 1941 г. там жило порядка двух тысяч человек, были оборудованы подвалы Зимнего дворца, это огромные территории, туда была принесена какая-то мебель, сбиты такие топчаны, заделаны окна, буржуйки ставили. А бомбоубежище эрмитажных сотрудников находилось под зданием Нового Эрмитажа и Старого Эрмитажа. Там люди просто жили, потому что у многих сотрудников Эрмитажа уже были разбиты свои дома и квартиры, где-то были выбиты стёкла, то есть это непригодно было для жилья, и транспорт когда остановился элементарно они не могли даже добраться до музея, поэтому многие перебирались в это бомбоубежище, причём некоторые со своими семьями, престарелых своих родителей брали… И они там находились довольно долгое время, до начала 1942 года. Тогда уже совсем ситуация была очень сложная, плохая, страшная, уже пропало окончательно отопление, воды не было, воду приносили с Невы, приходилось добывать, света тоже не было и выручила тогда яхта «Полярная звезда», которая стояла прямо рядом с Малым подъездом, бывшая яхта императорская. Таким образом какие-то помещения музея освещались.

…

Дневник Марты Яновны Крыжановской, которая первая блокадную зиму жила в Ленинграде и тогда же вела дневник. Потом она уехала в Ташкент. И картинки есть. И мы опубликовали и записи, и картинки, и она написала ещё про этот дневник.

…

 

Мне звонят наши сотрудники из пресс-служба и говорят, что вот тут письмо пришло, спрашивают про своего какого-то родственника, о котором прочитали в книге, изданной Эрмитажем, и что ещё можно им рассказать. Я пишу ответ, отправляю, проходит месяц, опять звонок: вот родственники прочитали в книге про своего предка, хотят узнать еще что-то о нем… Сначала я подумала, что это мне звонят второй раз по поводу одного и того же письма, а оказалось, что это другие родственники, из совсем другого города! И они интересовались одним и тем же человеком. А между собой они дальние родственники, потому что во время войны кого-то из семьи увезли в эвакуацию, и вот эта часть семьи осталась в том городе, куда они уехали, и назад в Ленинград не вернулась. И таким образом они между собой потом познакомились ещё раз.

И тогда вот эту книжку «Зимний дворец. От императорской резиденции до кавшколы…» выложили в интернет и сейчас она доступна полностью всем.

…

 

У меня есть такая глава в этой книге про Зимний: «Мифы о царском вине». И почему я стала её писать, потому что попались публикации, причём научные публикации, так подчёркнуто научные, про погреб Зимнего дворца, которые не имели ничего общего с действительностью. И, в частности, там писалось о том, что погреб был под Зимним дворцом… Был когда-то давно, при Екатерине, маленький кусочек подвала занимал, а после там он не располагался, он располагался под зданием Старого Эрмитажа, как показывает предреволюционный  план. Но самое главное, что в этих научных публикациях писалось, что там были миллионы бутылок с вином, что насторожило, потому что миллионы – это если представить себе… как есть такой пример в занимательной книжке по арифметике: книга в миллион страниц – высотой с Исаакиевский собор. Поэтому сразу какие-то сомнения возникли. У меня ушло очень много времени для того, чтобы в нашем Российском историческом архиве (РГИА) просмотреть достаточно подробно все сохранившиеся описные книги по погребу Зимнего дворца и просто посчитать количество бутылок, оставшихся на октябрь 1917 года. Никаких миллионов, естественно. Да, они хранились, чем-то пользовались, но пользовались не очень много. А в основном стал пользоваться Керенский, когда заселился в Зимний дворец со своей охраной, со своим штатам, и вот он тогда очень резво стал пользоваться: подавали ему и к обеду, и к завтраку, и к ужину энное количество.

 

 

А вот этот «миллион» откуда? Этот «миллион» звучал в донесениях революционного совета, Реввоенсовета, и там писали, видно, люди, которые уже находились в каком-то паническом состоянии, потому что они видели, что толпы народа идут грабить этот винный погреб. Даже Дыбенко, который тогда был председатель Центробалта, ничего не мог поделать. Не остановить было, потому что долгое время существовал сухой закон, а тут эти граждане дорвались до этих подвалов… И, в конечном счёте, всё это драгоценное вино было спущено в Неву.

Кто-то там даже захлёбывался в этом вине в подвалах, потому что они бочки протыкали и били бутылки, кто-то от обилия винных паров там и скончался. Это как раз революция, начало ноября 1917 года. Какое-то время всё это продолжалось, и таким образом было покончено с этим погребом. Хотя там были действительно драгоценные вина, там были коллекционные вина, там были подносные вина так называемые, которые из разных стран, подарки разных монарших особ были.

Что меня, помню, поразило, что из года в год, на протяжении нескольких лет, когда была, как бы мы сказали, ревизия винного погреба, и там человек, который это хранил (они назывались присяжные винной кладовой), он писал, что вот столько-то такого-то, столько-то такого-то, столько-то коньяков… и вот одна бутылка, причём в скобках было написано «початая», вот початая бутылка коньяка из комнаты Александра III фигурировала на протяжении нескольких лет: в таком-то году – на месте… прошел год – на месте… ещё три года – опять на месте. Учёт был строжайший.

…

И потом это всё вот таким образом было утрачено и просто вытекло в Неву. И даже ходили люди, которые собирали снег, пропитанный вином, и уносили с собой в каких-то вёдрах.

…

 

Когда вышел на экраны фильм «Октябрь» Эйзенштейна и Александрова, 1927 год, к десятилетию революции, то потом люди, которые, да, были во время событий в Петрограде, может, где-то кто-то и рядом там присутствовал, но они рассказывали всё чётко по фильму.

…

Это то же самое, как «исторический выстрел «Авроры»», которого не было фактически, не стреляла «Аврора» по Зимнему, если бы она стреляла, там бы от дворца ничего не осталось. Поэтому, да, люди заблуждаются, но есть разного рода заблуждения. Вот эти бесчисленные «участники штурма Зимнего» с воспоминаниями о фильме «Октябрь»… Это можно понять – человек 20 раз посмотрел фильм.

…

 

Марина Лобанова:

Про воспоминания о сотрудниках Эрмитажа. На радио «Град Петров» был репортаж о выставке, которая была посвящена памяти Николая Никулина.

 

Анна Конивец:

Не так давно, в апреле, мы отмечали 100-летие со дня рождения Николая Николаевича Никулина (1923-2009), и у нас в Эрмитаже была конференция, посвященная его памяти.

 

 

А мы в своей книжке опубликовали одну из его историй. Его жена, Ирина Сергеевна Григорьева, тоже в разговоре как-то упомянула, что какие-то есть у неё записи… а он писал. «Мой милый Эрмитаж» – у него есть такие заметки… И она говорит: «Вот один такой рассказик любопытный, как он с выставкой ездил…». Мы его напечатали с фотографиями. История про одну выставку и злоключения с картиной.

…

 

Недавно скончалась наша старейшая сотрудница Людмила Николаевна Воронихина. И когда мы делали ещё, по-моему, вторую книжку, тоже зашёл разговор о чём-то… а она работала в музее я даже не знаю с каких времён. Её мужем был такой Павел Филиппович Губчевский (1909-1989), который работал в Эрмитаже еще с довоенных времён. Человек, который занимался историей Зимнего дворца. И Людмила Николаевна мне сказала, что по истории Зимнего дворца – ничего не напечатано, Павел Филиппович этим занимался, но это были устные рассказы. И в то время это нельзя было печатать. Она очень много лет работала экскурсоводом, а потом она была методистом у нас, она, кстати, автор основных путеводителей по Эрмитажу. И она говорила: нам нельзя было говорить, что это императорская резиденция. И вот в результате она всё-таки написала про Губчевского, фотографии мы сделали, и в одной из наших книг появился и её рассказ.

…

 

Марина Лобанова:

У вас вышла статья «Полина Бартенева и переписка 1835 года», вы там раскрываете и её характер, и характер семьи – это московская дворянская семья в первой половине XIX века.  Очень много это нам говорит не только о пушкинской эпохе, но и о русском дворянстве вообще. Есть ли у вас ещё планы писать вот такие биографии, может быть, не в связи с такими яркими открытиями, как появление этих писем из-под пола эрмитажного, биографии жителей Зимнего дворца?

 

Анна Конивец:

Вот эти письма – это была, конечно, уникальная находка и удача колоссальная. Вот то, что здесь опубликовано, в пятой книге, это только маленькая часть этой найденной переписки. А ценность ещё в том, что в издания обычно, во всяком случае, раньше так было, когда публиковались дневники, заметки, то бытовая часть, как правило, убиралась оттуда, считалось, что это неинтересно. Если вы возьмёте издание дневников прошлого времени, тот же самый цензор Никитенко, если взять его, то там будут какие-то пробелы большие, то есть там, где не упоминаются никакие известные личности и не упоминаются какие-то очень известные события – это убрано, потому что считалось, что кому интересно, что он там поел, с кем он встретился, куда он пошёл, какую оперу послушал. А вот в этих письмах именно вот эта бытовая сторона очень хорошо отражена. Там есть письмо отца Полины, а он был в своё время курским губернатором, а потом просто на покое жил в Москве и был такой светский человек, и вот он описывает, скажем, московские гуляния, когда приехала царская семья. Там же были очень известные личности московские, Голицын Дмитрий Владимирович и прочие, и он пишет, кого он встретил, и кто в каком костюме. Например, пишет: мне передал твоё письмо Михаил Юрьевич Виельгорский (граф Виельгорский, ближайший друг Пушкина), я его сначала даже не узнал, он был так весь запылён, весь в пыли, он мне отдал твоё письмо… А потом мы поехали вот туда, потом вот туда, потом я представлялся государю, было так холодно, а я был в шёлковых чулках, я так замёрз, я поехал домой… И вот такие вот мелкие подробности, вот этот быт хорошо виден. Это, конечно, любопытно очень.

…

Когда я открыла эти письма, я увидела фамилии Хитрово и Тизенгаузен, я поняла, что надо это разбирать, надо читать. Но это была большая очень работа и долгая, потому что часть писем на французском языке, часть на русском. В то время мне ещё очень повезло, что у нас работала в службе волонтёрской в Эрмитаже одна дама, она в своё время закончила Сорбонну, русское отделение, уже пожилая такая, и она много лет ездила в Эрмитаж волонтёром. И как-то, опять же где-то в разговоре с кем-то, мне сказали: вот тут у нас одна француженка есть… А у меня вот тут такие письма – совершенно при первом взгляде нечитабельные, потому что это всё-таки XIX век и первая половина, 1835 год. Русскую-то их часть читаешь с трудом. В общем, она мне помогала, делала подстрочник. Но очень много она не могла вообще понять, потому что она не знала реалий. И плюс ещё письма как «смесь русского с нижегородским», с вкраплением русского во французский, а иногда русские слова были написаны латиницей, поэтому этот подстрочник получался с большими пробелами. И потом это надо было уже как-то обдумывать, но это была огромная помощь, потому что вот этот старый французский я бы одна не прочитала, конечно. А благодаря вот этому подстрочнику удалось и это разобрать. Но некоторые вещи просто как ребусы приходилось разгадывать, особенно когда написано латиницей. Скажем вот долго не могла понять, почему всё время какой-то «бокс» везде был: box, box… – в письме по-французски, а потом это оказалось, уже по дате, по тому, кто там рядом присутствовал, наконец, догадалась, что это был Волконский, «волк» русскими буквами, а так как было всё остальное латиницей, то, естественно, прочитали сначала как «box».

А про обитателей – да, обитатели были, конечно, интересные.

 

Марина Лобанова:

Сегодня сотрудники Эрмитажа – тоже его обитатели. И вот эти издания рассказывают и о жителях дореволюционных, и о сотрудниках музея. И вот эти все судьбы, надеемся, со временем будут публиковаться. И будет это входить в такой постоянный разговор об Эрмитаже: не только о вещах, но и о людях.

 

Анна Конивец:

Вот мы и стараемся по мере сил кого-то вспомнить и про кого-то написать.

 

Марина Лобанова:

Ждем шестого выпуска из серии «250 историй про Эрмитаж», или уже больше… Тогда продолжения «Собранья пёстрых глав…»

 

 

См. также: