Жители Зимнего дворца: Полина и ее «подпольные письма»

Программа Марины Лобановой

«Книжное обозрение»

Гость: Анна Валентиновна Конивец

Тема: книга «Полина. Переписка пушкинского времени, найденная в Зимнем дворце»

Эфир: 4 и 11 мая 2025 г.

АУДИО

 

Марина Лобанова:

Наверное, у каждого человека, который чем-то интересуется, что-то любит, есть полочка лучших книг на эту тему. И вот для тех, кто любит Петербург и историю России петербургского периода – новая книга, которая тоже должна войти в этот ряд лучших, образцовых книг о Петербурге. О книге я попрошу рассказать автора.

 

Анна Конивец:

Это редкость  – в наше время обнаружить такое количество подлинных писем, датированных 1835 годом, то есть ещё при жизни Пушкина, это, конечно, большая удача и совершенно что-то удивительное. Потому что когда даже какая-то одна записка находится, написанная кем-то из ближайшего окружения Пушкина, то это уже событие. А здесь вот так среди мусора во время ремонта была найдена пачка писем. После исследования это оказалось архивом Прасковьи (Полины) Арсеньевны Бартеневой, знаменитой певицы XIX века, может быть, самой известной в своё время, придворный певицы, фрейлины императрицы Александры Фёдоровны, жены Николая I.

 

 

Марина Лобанова:

В каком месте были найдены эти письма?

 

Анна Конивец:

Посетитель Эрмитажа туда не доходит, это наверху совсем, над третьим этажом, где флагшток, вот примерно там под полом они и были найдены. Когда шел ремонт, рабочие вскрыли полы и увидели какие-то бумаги. У нас никогда ничего не выбрасывается, даже какая-то пачка от старых папирос или конфета, спрятанная в бальном платье…

 

 

Письма были испачканы, но довольно хорошо сохранились за исключением каких-то фрагментов, и, в принципе, читались. Самое сложное было – разобрать почерк. На французском часть текста и часть – на русском, и написанное на русском разбирать сложнее всего. Почерк у Полины был ужасный, знаков препинания мало, вместо запятых – тире. Иногда во французском тексте были совершенно непонятны какие-то слова, пока не догадались, что это русские слова, написанные латиницей, а были еще и сокращенно написанные фамилии… Некоторые письма с подписью, некоторые – без подписи.

Там очень много бытовых подробностей, что для нас сейчас очень интересно. Ведь долгое время у историков считалось, что вот эта каждодневная рутина – не важна. А здесь описываются именно подробности каждодневной жизни: какой шёлк привезли, что ели на обед, чем угощали во время бала, какие «конфекты» и засахаренные фрукты, кому она одолжила свою шаль, кого куда пригласили… Потом, конечно, московские светские новости, потому что семья Бартеневых была московская, такой набор светских сплетен: кто как одет, кто что про кого слышал, какие помолвки, какие свадьбы. Особенно письма отца Полины отличаются обилием подробностей.

 

 

Марина Лобанова:

Найденные под полом – их стали называть «подпольные письма»…

 

Анна Конивец:

Да, между собой мы их так называем. И начались совпадения… Знаете, когда потянешь за ниточку – и сразу на свет выходит какая-то целая история. Там были записки, подписанные княгиней Натальей Голицыной, это оказалась внучка «пиковой дамы», Наталья Степановна Голицына, урожденная Апраксина. И в Публичной библиотеке, теперь Национальной библиотеке, в рукописном фонде удалось мне найти письмо, подписанное как раз Натальей Голицыной, адресовано оно Александру Николаевичу Оленину, подпись полностью совпала с нашей подписью, и уже сомнений не было, кто это написал. Еще интересный такой момент: в одном из писем матушка Полины описывает, как она гуляла с другими дочерьми, с младшими, по Английской набережной, и они наблюдали, как отходит пироскаф (то есть небольшой пароходик). Там была контора этих пироскафов, пристань на Английской набережной. Как правило, путешественники добирались на нем до Кронштадта, а там пересаживались на большое какое-нибудь судно и дальше уже отправлялись в какое-то более дальнее плавание. И вот Федосья Ивановна Бартенева описывает дочери это событие, называет массу фамилий разных людей, кого она там увидела. И оказалось, что Варвара Репнина, автор очень интересных воспоминаний, записала в своем дневнике 1835 года, как она садилась на этот пироскаф и отправлялась в путешествие. Она не знала, что в это самое время, когда она сделает запись – в своем дневнике, – за ней кто-то наблюдает и тоже это опишет – в своем письме. И вот почти через 200 лет у нас – оба эти описания одного дня в Петербурге на набережной, в момент, когда от нее отходит этот пироскаф.

 

 

Марина Лобанова:

А портрет Полины быстро удалось найти?

 

Анна Конивец:

Портрет я нашла в книге великого князя Николая Михайловича «Русские портреты», там портрет работы Брюллова. К сожалению, оригинал пропал. В 1905 году Дягилев собирал эти портреты и огромная выставка была в Таврическом дворце, а потом уже Николай Михайлович издал пять томов этих портретов. То есть эти портреты были собраны из домов, из дворцов, из имений. Скорее всего, этот портрет погиб. И еще очень хороший портрет Гау. Это тоже можно отнести к разряду таких подарков и совпадений. Еще какое-то время назад, когда эти письма только попали в руки, тогда еще этого портрета «не было», и буквально не так давно Исторический музей в Москве сообщил, что у этого рисунка Гау новая атрибуция – это портрет Прасковьи Арсеньевны Бартеневой на фоне Московского кремля.

 

 

Портреты практически всех персонажей, которые здесь упоминаются, удалось найти… К сожалению, не удалось найти только портрет матушки Полины, Федосьи Ивановны. Колоритная, конечно, дама, и про неё все писали. Вот кусочек из письма матери Пушкина Надежды Осиповны своей дочери Ольге в Варшаву: «Еще новость. Помнишь ты Фишет Бартеневу? У нее теперь одиннадцать детей, они едва что не в нищете. Старшая дочь поет как Зонтаг, императрица, услышав о ее таланте и печальном положении семьи, вызвала их сюда. Барышня взята ко двору, живет как королева, она проводит время с императорской фамилией, обедает с ними, императрица не расстается с ней ни на минуту, здесь только и разговору, что о Полин Бартеневой, которая совершенно очарована, ей кажется, что это сон. Говорят, она нехороша, но она производит фурор».  … Когда появилась Полина Бартенева, то ее стали называть «русским соловьем», а некоторые говорили: «Это наша Зонтаг». … Полина и сама пишет матери: «Не могу поверить, мне кажется, что это всё сон». Разница была огромная, конечно, между ее жизнью в Москве и вот этой жизнью при дворе.

Она пишет, чем они занимались, например, вечером они читали Вальтера Скотта целой компанией большой, там присутствовала и княгиня Голицына, и, естественно, великие княжны. В основном она упоминает, конечно, имена Марии Николаевны и Ольги Николаевны. Часто они музицировали вместе.

…

 

 

Марина Лобанова:

Интересно, что не только придворная жизнь, не только светские новости, не только история русской музыки здесь. Но и дела хозяйственные…

 

Анна Конивец:

Там сохранилось два довольно длинных письма, скорее всего, управительницы имением, по фамилии Селиверстрова…

 

Марина Лобанова:

Имением управляла женщина!

 

Анна Конивец:

Да, Федосья тоже, тезка маменьки Полины, и вот Федосья Селиверстрова посылает Федосье Ивановне Бартеневой свои отчеты, речь идет о продаже леса, потом о продаже имения. Они действительно нуждались в деньгах, и долги были. Арсений Иванович Бартенев пишет своей супруге: «Между тем … так как не удалось продать мое имущество … выхода нет, не знаю, что делать». По-видимому, он просит денег у своего брата, Александра Ивановича.

Управительница сообщает Федосье Ивановне: «Милостивая Государыня Федосья Ивановна! честь имею вам донесть – лесу запродано двести десятин ценою каждая десятина сто рублей асигнациями, деньги все выслать зделали им условия, а всеи сумы за означенный лес – двадцать тысяч рублей, но покупатили просют подождать нам их до синтября месяца две тысячи пятьсот рублей, а нам жилательна все сполна получить… Перваго или втарого мая будит кончино, тогда наверно вас уведомлю, напишити ваш адрис  куды писать, я слышала, что вы хатити пириехать, а куды низнаю, напишим нужнае писмо, а вы ни получити, по неизвеснасти вашего жительства… Судя по бумагам у Арсентья Иваныча дениг нет, тож и у Александра Иваныча. Он от своих дениг, остался биз дениг, дал взаймы на несколька время, и после время ни получал, я ево просила, он сказал, мне нада получить тысич шесть, да все мне обещают кажний день, но я просила христом богом хоть бы пядисят рублей… у меня же дениг никаких нет. Низнаю, как ваше жилание выполнить и остаца у вас, пришла смерть биз дениг, три месяца как вы уехали и дела никакова ни кончили, только таперь приступили к делам. … Канарейка ваша такой вздор поет, скушна слышить; масла я продала пут ценою пятнадцать рублей, которыи употреблины в расхот… Почтенийшим детям вашим свидетильстваю почтение, Наташу, Николю цалую». И в другом письме: «Писмо ваше честь имела получить, в котором вы пишите, что теперь в Москве весело может быть тем, которые живут для свету и у кого дениг много, а мне очень скушна жить в пустом доме и сидеть в четырех стенах ни имев дениг, вы же пишите, чтоб над вами жалиться и хоть понемногу присылать дениг; вы ис перваго моего писма могли видеть, что я очень сожалею, даже для меня ужасно в мыслях представить, что вы должны с семейством претерпивать по недостатку дениг; я еще при вашем отъезде предвидела и говорила вам, но помочь никак нимагу, потому вы меня оставили на таком положении и по назначению вашему я просила неоднократна, но мало успеху».

 

 

Марина Лобанова:

О Федосье Ивановне… такая оригинальная дама. Ещё одна черта дворянского слоя в России – когда люди мерились не количеством денег друг у друга, а достоинством каким-то. Конечно, это достоинство происхождения, но оно обязывало соответствовать. И люди друг с другом общались, мне кажется, всё-таки не измеряя размер кошелька. И вот Федосья Ивановна как мать семейства…

 

Анна Конивец:

Федосья Ивановна, конечно, колоритнейшая личность была. Если мы почитаем «Рассказы бабушки» Благово, которая всё помнила, всех и вся (внук записал её рассказы)… И вот что знавшая «всю Москву» Елизавета Петровна Янькова, бабушка Дмитрия Дмитриевича Благово (он стал потом архимандритом Пименом), говорит о Бартеневой: «Она была очень недурна собой, премилая и прелюбезная женщина очень хороших правил, но великая непоседка, потому что была охотница веселиться и мыкаться из дома в дом. У нее было несколько человек детей – дочери и мальчики. Как начнется день, насажает она своих детей в четвероместную карету и поедет в гости. Где есть дети, она туда привезет и своих: в том доме, положим, барышни берут урок музыки, вот она и просит хозяйку: „Позвольте и моим девочкам послушать, как ваши дочери играют“. Так прикинет своих дочерей, а сама с мальчиками отправится, где есть мальчики. В том доме какой-нибудь учитель истории или математики: „Ваши сыновья за уроки, ну и очень хорошо, позвольте и моим послушать“. Тут она бросит мальчиков, а сама поедет куда-нибудь обедать, а вечером заедет за мальчиками, а потом за девочками – и домой. Такие путешествия она совершала каждый день и детей не кормила и не учила дома. Если же ей почему-нибудь не удавалось где-нибудь разместить своих детей на день, она или возила их с собой по гостям, или же оставляла их в карете, в которую клали на всякий случай что-нибудь съестное, ежели дети проголодаются… Вот однажды (когда ее дети были еще малы) она была на бале у Голицыных. На дворе был ужасный мороз; сама Бартенева веселится на бале, а дети бедняжки мерзнут в карете. Очень стало им, верно, холодно, они начали пищать и плакать. Во время бала подходит к князю Дмитрию Владимировичу его  камердинер и докладывает, что в карете у Бартеневой дети мерзнут и плачут. Князь приказал всех их перенести к себе в кабинет, накормить и на больших диванах разложить спать. И после этого случая всякий раз, как Бартенева приедет к нему на бал, он и вспомнит про детей и пошлет за ними, опять их переносят к нему в кабинет, и, пока их мать танцует, они опять у него в кабинете, опять в ожидании конца бала».

 

 

Марина Лобанова:

Никто не говорил «мадам Бартенева побирается», говорили: «она известная чудачка и большая оригиналка».

 

Анна Конивец:

Бартенева была из рода Бутурлиных. И она была тоже очень хорошей певицей, она училась у знаменитого в то время преподавателя музыки итальянца Мускети в Москве. … Ведь раньше, когда говорили «это актёр любитель» или «певица любительница» (также называли и Бартеневу), это совершенно не означало, что это такое что-то доморощенное. То есть она не могла выступать на сцене, не могла зарабатывать деньги своим искусством. Такой любопытный эпизод описан в одних воспоминаниях, что когда Полина выступала где-то в Москве в одном очень известном доме, там публика собралась, все рукоплескали ей… но ей не могли за это платить. И ей преподнесли коробку конфет, а все конфеты были завёрнуты вместо фантиков в ассигнации.

…

 

Марина Лобанова:

И вот неожиданно, внезапно Полина Бартенева становится близка к императорской семье… А не испортилась ли она как человек?

 

Анна Конивец:

Похоже, что не испортилась. Она была близка достаточно с дочерьми Николая I, они вместе музицировали, дочери императора приходили к ней в гости… В Пушкинском Доме я нашла письмо, адресованное Полине… пишет к ней мать декабристов Муравьёвых, Екатерина Федоровна Муравьёва, она обращается к ней с просьбой посодействовать, чтобы разрешили её внучке, которая находится в институте благородных девиц, на праздники и выходные приезжать к ней домой. Потому что не полагалось воспитанниц отпускать по домам, только родственники могли приезжать навестить их там, на месте. А Муравьёва пишет, что она уже больна и ей тяжело передвигаться… Она говорит: я обращалась уже к Бенкендорфу… И вот она обращается к Полине, причем отсылка идет на её знакомство с матерью Полины, она пишет, что, может, ты не помнишь, но вот я очень хорошо общалась с твоей матушкой, и вот в память об этих отношениях…

 

Марина Лобанова:

Надо думать, это не единственное подобное обращение к Полине, ставшей придворной певицей и фрейлиной?

 

Анна Конивец:

Наверное. Там есть еще одно подобное письмо, просьба посодействовать в получении должности в министерстве финансов.

 

Марина Лобанова:

Полина уже имела славу добрейшего человека при дворе, к которому можно (даже без личного знакомства с ней и без всякой её заинтересованности) обращаться, чтобы она помогла. Возможно, она оказалась и так приближена к императорской семье, потому что у нее был хороший характер, ее приближали именно как человека.

 

Анна Конивец:

Возможно, да, скорее всего, потому что ещё и две сестры её тоже стали фрейлинами.

 

 

Полина всю жизнь так и прожила при дворе, до своей кончины в 1872 году. … Она дружила с Глинкой, он «на неё» писал какие-то свои вещи, то есть он уже знал, кто это будет исполнять, на её голос были рассчитаны многие произведения.

Лермонтов ей посвятил стихи:

Скажи мне: где переняла

Ты обольстительные звуки

И как соединить могла

Отзывы радости и муки?

Пушкин в альбом ей написал строчку из «Маленьких трагедий», из «Каменного гостя»:

Одной любви музыка уступает;

Но и любовь гармония…

 

АУДИО часть 1

.

АУДИО часть 2

.

См. также: