Миланский след в истории Европы

Совместная программа радио «Град Петров» и Санкт-Петербургского Института истории РАН

«Архивная история»

Гость: Алексей Александрович Вовин, к.и.н., старший научный сотрудник СПбИИ РАН, ответственный секретарь ежегодника «Вспомогательные исторические дисциплины»

Тема: письма Миланских герцогов XV века из собрания Николая Петровича Лихачёва

Эфир: 26 февраля 2024 г.

АУДИО

 

Алексей Вовин:

 

Мы говорим об отдельных письмах Миланских герцогов, речь идёт о второй половине XV века, начиная с Франческо Сфорца, первого Миланского герцога из династии Сфорца, её основателя, и вплоть до Лодовико Моро, это уже конец XV века, после начала Итальянских войн. Этот период сам по себе, вторая половина XV века, во многом был определяющим в том, какой вектор дальнейшего развития европейская культура приобретёт в будущем. С одной стороны, мы все понимаем, что XV век – это время Высокого Возрождения, это время, когда европейская культура, прежде всего в Италии, а потом и в других частях Европы, освобождалась от каких-то рамок и догм, сопутствующих ей на протяжении многих столетий Средних веков, и открывала для себя какие-то новые горизонты, трансформировалась. Мы все знаем, что эта трансформация раньше всего случилась в Италии, приобрела наиболее законченный вид в Италии, и, собственно, Италия – это и есть родина Возрождения. Но дело в том, что в XV веке никакой Италии, по большому счёту, не существовало. Италия – это было исключительно географическое понятие, а на территории Апеннинского полуострова, на территории современной Италии существовало большое количество маленьких и больших политических образований, которые конкурировали друг с другом за ведущую роль на этой территории. Эта конкуренция лежала не только в какой-то политической или военной плоскости, как мы привыкли об этом думать, что вот такая конкуренция – это обязательно противостояние, по крайней мере, дипломатическое, иногда и вооружённое. Ситуация здесь была несколько сложнее. Начиная с конца XIII — начала XIV века из тени выходит тот язык, на котором говорило большинство жителей тогдашней Италии. Сейчас мы бы, наверное, назвали этот язык итальянским, но сами они, я имею в виду жителей Италии того времени, этим понятиям не пользовались, свой язык они называли volgare, то есть вульгарная латынь. Рядом с латинским языком, на котором преимущественно до начала XIV века велась вся письменность, постепенно возникает вот этот вот самый вольгаре, который тогдашние жители Италии воспринимали просто как устную форму своего родного языка. То есть латынь – это письменная форма, соответственно, вольгаре – это устная форма. И сами себя они считали ещё в это время, в XV веке, римлянами, они называли себя «latini». Проблема заключалась в том, что вот этот язык, вольгаре, не был един. В Италии того времени существует много центров, и это центры не только политические, не только военные, не только экономические, но это центры и культурные. В конечном итоге, в этом сложном таком состязании за то, какой вариант этого языка, какой вариант этой культуры должен считаться главным и единым, в конечном итоге победила Флоренция. Потому что Флоренция была главным центром Возрождения. Там было больше всего великих имён Возрождения. Но, несмотря на то, что Флоренция победила, и вот даже тот современный итальянский язык, как мы его знаем, это скорее результат развития древнего флорентийского языка или флорентийского диалекта, но для XV века это было ещё не решённая ситуация. В XV веке фактически каждый итальянский город предлагал свои варианты. Но, естественно, наиболее конкурентоспособными были те, которые предлагались большими, крупными центрами. И одним из таких центров был Милан.

Собственно, история XV века, второй половины XV века для северной Италии – это история взлёта и падения Милана. Это касается и вот этого «соревнования», в которое Милан вступает с Флоренцией, Венецией, Болоньей… Здесь появляется внешний фактор. XV век, блистательный для Италии вообще и для Милана в частности, заканчивается в огне Итальянских войн, когда за господство над Италией схватились Испания (рождающиеся великая Испанская империя) и Франция, европейский гегемон будущих веков. Итальянские войны в конечном итоге привели к тому, что Возрождение в Италии заканчивается, наступает долгий период упадка, долгий период отказа от каких-то иллюзий, которыми были полны люди ещё в XV веке.

История Миланских герцогов, вот этой последней династии Сфорца, до того как Милан окончательно потерял свою самостоятельность в результате Итальянских войн, это такая красивая история взлёта и упадка. Она важна для понимания того, что такое европейская культура, потому что это один из вариантов развития европейской культуры, который не случился.

Мы привыкли, что мы смотрим на историю вообще как нечто случившееся, то есть, допустим, вот произошло так-то и так-то, победил тот-то и тот-то. Но до этого, до момента вот этой победы или поражения или чего бы то ни было ещё был момент соревнований и разные варианты были возможны. Когда мы смотрим из нашего сегодняшнего дня, мы обычно видим, в первую очередь, то, что стало, как сейчас модно говорить, мейнстримом, то есть основным течением, но вот эти ручейки, которые это основное течение питали, они не менее важны. И это был не просто какой-то вариант развития, который не получил дальнейшего продолжения, не стал лидирующим, но то, что оказывало влияние на всё дальнейшее развитие итальянской культуры в узком смысле и европейской культуры в широком смысле.

…

… это такой сложный калейдоскоп разных аспектов, разных нюансов. Да, если мы вспомним, например, русскую историю в том же самом XV веке, то мы увидим ситуацию во многом схожую с Италией, в том смысле, что там тоже были разные варианты развития. Тот же самый Новгород Великий или Псков – они тоже представляли свой вариант развития. И свой вариант, в том числе, объединения русских земель, которые в результате объединила Москва и получилось то, что получилось. Но это не было предопределено в XV веке. В этом смысле русская история очень похожа. И это, наверное, какая-то такая общемировая универсалия, когда период маленьких государств сменяется одним большим, это многократно происходило на разных территориях. А этих вариантов на самом деле много. Эти маленькие – они не исчезали совсем, они свой вклад в развитие потом вот этого единого, большого тоже вносили.

 

 

Милан – это вообще очень особая история, если мы берём итальянские города. Особенность Милана заключается прежде всего в том, что среди всех тех крупных средневековых итальянских городских центров Милан – это единственный центр, который имел колоссальное значение ещё в эпоху Античности. Естественно, вы можете спросить: а как же Рим? Да, Рим был всегда, Рим был в Античности, Рим был в Средние века… Но Рим в данном случае можно оставить за скобками, потому что в Риме устойчиво никогда не формировалось городской коммуны, там всегда была сильная власть, будь то власть императора, будь то власть папы. Были, конечно, моменты существования римской республики, римской коммуны, но, в общем, Рим стоит здесь особняком, потому что это был город, который развивался во многом под воздействием внешних факторов, в большей степени, чем под воздействием внутренних. А вот если мы возьмём другие городские центры средневековой Италии, то мы получим очень интересную картину. Венеции в Античности просто не было, Флоренция была очень небольшим, незначимым городишком, Генуя была рыбацкой деревней… И только Милан среди всех них был значимым центром, особенно уже в эпоху Римской империи. Достаточно вспомнить Миланский эдикт императора Константина Великого, который узаконил христианство в Римской империи.

…

… Милан одним из первых в северной Италии, да, наверное, в северной и центральной Италии в общем, начинает постепенно обретать черты того, что принято называть средневековой коммуной. То есть когда жители города, все или только часть из них, я в данном случае сейчас не буду во все эти сюжеты углубляться, все жители города или часть жителей города фактически берут власть в свои руки, они становятся неким клятвенным союзом, собирающимся на площади для принятия решений, они являются высшей властью в городе. Изгоняя оттуда или под свою власть ставя каких-то крупных феодалов, того же самого Миланского епископа. Милан становится первой свободной коммуной в северной Италии. Первый и очень сильный, очень амбициозный. И на протяжении XII века Милан постоянно ведёт войны со своими соседями, очень успешные, и прирастает новыми землями, прирастает городами, которые от него зависят. И, в конечном итоге, происходят совсем знаковые события, когда все эти конфликты с соседями перерастают в конфликт с императором Священной Римской империи. Милан в этом конфликте XII века сыграл решающую роль. Сначала он был уничтожен и срыт, и посыпан солью, просто буквально уничтожен до основания. Но, тем не менее, возродился. И уже в последней четверти XII века так называемая Ломбардская лига городов, ведомая Миланом, в которой Милан был лидером, абсолютным гегемоном, эта Ломбардская лига городов наносит поражение императору Фридриху Барбароссе, причём такое поражение, что три дня он прятался в кустах, и многие считали, что он погиб, и только потом вот он объявился живым. Например, в современном гимне Италии одно из немногих географических названий, которое там упомянуто – Леньяно, битва при Леньяно, знаменитое сражение второй половины XII века. Казалось бы, Милан в результате победы в этой войне имел абсолютно фантастические перспективы дальнейшего развития, казалось бы, вот эта вот модель коммунальная, которая в это время, особенно после этой победы, начинает процветать во всей Италии… Но происходит необъяснимая вещь. Эта необъяснимая вещь для меня, может быть, самый главный исследовательский вопрос, который я перед собой ставлю, занимаясь историей Милана: как получилось так, что вот эта вот прекрасная, могучая, сильная, наиболее развитая коммуна миланская уже в первой трети XIII века прекращает своё существование? Превращается из коммуны в сеньорию. Что это значит? Ну, мы все знаем слово «сеньор», господин. Вот в Италии XIII века это была достаточно распространённая история, это случилось не только с Миланом, это случилось со многими городами, которые прожили этот коммунальный опыт, но в дальнейшем они подпадают под власть какого-то единоличного правления. Это единоличное правление, как правило, маскировалось сначала под… принимало, во всяком случае, формы каких-то коммунальных институтов. Ну, самый, может быть, известный пример, это как род Медичи захватил Флоренцию. На протяжении XV века они захватывали, захватывали, захватывали, и вот, в конце концов, уже в начале XVI века окончательно захватили. Но во Флоренции это произошло, заметим, в XV — XVI веке, а в Милане это произошло в XIII веке. Уже в XIII веке коммуна фактически прекращает своё существование, хотя номинально вот эти вот институты ещё сохраняются.

Постепенно эта сеньория трансформируется в прямую наследственную власть, собственно, в герцогство. Тот период, о котором мы сейчас говорим, это уже период Миланского герцогства. Да, Милан независим, да, Милан самостоятелен, да, Милан очень важный политический актор, потому что никакие внутренние перипетии это отменить не могли, это могло отменить только внешнее вторжение. Но Милан больше не коммуна в XV веке, Милан находится под властью герцогов.

…

В этот период миланский язык, не побоюсь этого слова, который отличался от флорентийского того времени, тоже приобретает свои наиболее выраженные формы, именно их мы можем видеть вот в этих письмах Миланских герцогов. Это прекрасный и достаточно редкий образец вот этого вот особенного варианта ломбардской, северной культуры, где, если уметь смотреть, можно увидеть даже выпирающие слегка такие «галльские уши», поскольку это территория, которая максимально близка уже к, скажем так, франкоговорящим народам и, конечно, североитальянские диалекты, в этом смысле, находятся в промежуточном положении между французским и итальянским. Ну и закончилось всё тем, что всё завоевали французы и испанцы. История Милана дальше, после XV века, неразрывно связана с историей Габсбургской Испании, потом Австрии, а потом уже, начиная с XIX века, после Третьей войны за независимость, Милан вошёл в состав Итальянского королевства.

…

Я, конечно, совершенно с вами согласен, что сила любого политического объединения никак не зависит от формы правления. Она зависит от каких-то других вещей: экономических, социальных, политических в том числе, но, мне кажется, что нельзя ставить знак «равно»: сильное государство = единоличное управление, слабое государство = демократическое. Примеров этому масса, достаточно вспомнить революционные войны Франции. Кто был сильнее, чем революционная Франция в конце XVIII века? И примеров тому масса.

Как этот коммунальный опыт повлиял в дальнейшем на Миланское герцогство? Повлиял в том смысле, что отношения Миланского герцога и его подданных – это не отношения господина и рабов, это не отношения абсолютного монарха и его подданных. Несмотря на то, что, конечно, Миланский герцог держал все реальные рычаги управления в своих руках, но оно выросло всё равно из коммун. И жители Милана того времени называли себя и позиционировались как граждане Милана. Те из Миланских герцогов, которые были успешными в деле управления, к этим голосам прислушивались и им следовали. Это и есть такой, знаете, античный идеал, который возникает ещё у Цицерона в его знаменитом трактате «De re publica» (название часто переводят «О государстве», с чем я совершенно согласиться не могу), где рассматриваются вот эти классические, ещё Аристотелем предложенные, формы правления: три хороших, три плохих, как они перетекают друг в друга. И задаётся вопрос: какая форма – лучшее правление для республики? Сейчас для нас это кажется странным, республика – это не монархия, да, но, тем не менее, вот в античной традиции, в средневековой потом, республика – это могла быть и монархия. Но это такая монархия, где монарх думает исключительно о благе своих подданных, руководствуется законом и подчиняется ему, а поданные чувствуют свою вовлечённость в это «общее дело» и, соответственно, чувствуют себя частью вот этого политического образования. И в этом смысле Миланское герцогство было в таком античном смысле республикой. Оно оставалось подчинённым воле одного человека, но, тем не менее, этот человек вынужден был реагировать. А если не реагировал, как, например, не реагировал второй из упоминаемых сегодня герцогов, сын Франческо, то плохо заканчивал: Галеаццо Мария Сфорца был убит двумя заговорщиками на выходе из собора святого Стефания. Почему? Потому что он вёл себя не так, как нужно было. Он был жесток. Ну, жестокостью было в то время никого не удивить, но он был жесток сверх справедливости, то есть жестокость в рамках справедливости воспринималось как что-то естественное: мучительные публичные казни, например. Но если большинство осознавало, что это справедливо, то это было нормально. А он вот через эту грань несправедливости перешёл, за что поплатился своей жизнью. В этом смысле это даже не то, что какая-нибудь красивая история о тираноборчестве, наподобие Гармодия и Аристогитона в Афинах или Брута и Кассия в Риме, заговорщики не были такими благородными бессеребренниками, сражавшимися только за идею…

Этот коммунальный опыт оказал самое непосредственное влияние на политическую культуру. Вот как вы совершенно правильно сказали, это всё часть нас: и Новгород, и Псков, и Москва… И всё что угодно, это всё часть нас, потому что это всё слепилось с какими-то кусочками и превратилось в то, что есть сейчас, то есть не только вот эта вот московская, москвоцентричная линия развития имела значение, но все остальные тоже, потому что они тоже внесли свой вклад.

Один итальянский исследователь выдвинул такой очень интересный тезис, что все вот эти итальянские города-государства, которых было много, они имели разные формы правления, но они все не очень хорошо вписывались в реалии Нового времени. Ни одно из них, кроме Венеции, не пережило рубеж середины XVI века, все они так или иначе были инкорпорированы, как правило, военной силой, в какие-то другие европейские, большие, растущие вот эти государства раннего Нового времени. Будь то Испания, будь то Франция, будь то Неаполитанское королевство. Вот только Венеции, благодаря во многом своему островному положению, удалось в XVI веке отбиться, но, тем не менее, вступить при этом в эпоху долгого заката, который продолжался до конца XVIII века. Венеция в этом смысле такое исключение. А все остальные как коммуны, как свободные города – не пережили XVI век. А тезис заключается в том, что тот опыт политической культуры, политического строительства, обсуждений, договорённостей… когда политических акторов много… когда они не сжаты в кулак одной властной рукой, а их много… то в этом случае всегда, неизбежно это оказывает влияние на будущее. То есть характерно, что даже уже потом, в составе разных государств (Испании, Франции, Итальянского королевства) значимыми, в конце концов, оказались вот именно эти крупные центры позднего Средневековья: Милан, Флоренция, Венеция… И если посмотрим на современную карту Италии – именно они будут там самыми крупными буквами и самыми крупными кружочками обозначены. То есть весь этот коммунальный опыт был воспринят тем, что пришло на смену.

…

 

 

Как мне кажется, мне удалось найти… этой находке без году неделя, то есть я не берусь совсем однозначно утверждать, но мне кажется, что я нашёл автограф самого Франческо Сфорца, написанный его рукой полностью, не только подпись, но и письмо полностью. Я предполагаю, что это так, не только потому, что он подписан собственной рукой, но и потому, что почерк плохой, то есть написан не рукой человека, который привык в больших количествах производить документы. Причём мы очень часто знаем писцов, секретарей Миланских герцогов, и у них, конечно, совсем другой почек. А вот здесь единственный выбивающийся на общем фоне документ. Видно, что человек умеет писать, но делает это редко. И ещё, ко всему прочему, человек, писавший этот документ, был носителем немножко другого языка. Написан документ не на ломбардском, вот этом самом койнэ, который в это время формируется, а написан на каком-то центральноитальянском. А дело в том, что сам род Сфорца происходил из Эмилии-Романьи, то есть они были из центральной Италии. И сам Франческо Сфорца, первый Миланский герцог из этой династии, скорее всего, говорил и писал так, как ему было привычнее с детства, то есть на каких-то вот таких центральных, а не северных вариантах. Поэтому я предполагаю, осторожно пока, что это автограф Франческо Сфорца. И там очень деликатные сюжеты рассмотрены, и можно понять, почему это не было доверено секретарю, почему он писал это собственноручно.

…

 

Марина Лобанова:

 

Мне кажется, что Милан в чем-то напоминает Византию… А Россия в чём-то наследует Византии?

 

Алексей Вовин:

 

… такой же путь, условно говоря, от правления многих к правлению единоличному, но ограниченному, так сказать, разумностью, прослеживается и в Милане, и в Византии, и много где ещё. Нюансы, конечно, очень сильно будут отличаться, ну, хотя бы даже по одной простой причине: Византия большая, Милан маленький. Но я был бы осторожен с тем, что Милан «наследует» Византии… я бы сказал, что, скорее, это очень похожее развитие в схожих обстоятельствах. В Италии была своя наследница Византии – это Венеция. Ну, потому что Венеция – это часть, историческая часть Равеннского экзархата, византийских владений в Италии после падения Западной империи. Она была экономически, политически связана с Византией. И поэтому заходя в Венеции в собор святого Марка мы видим какие-то знакомые вещи… Потому что там вот это влияние, конечно, ощущается в большей степени. А Милан всё-таки немножко в стороне, там дикие лангобарды жили…

…

И вот то, что вы говорили об ограниченности (условной ограниченности народом) власти византийского императора…

 

Марина Лобанова:

 

О сменяемости власти в Византии…

 

Алексей Вовин:

 

Знаете, некоторое время назад вышла книжка американского историка греческого происхождения Калделлиса, тезис его книжки был очень простой: Византия была республикой. И вот он как раз все вот эти известные нам процедуры поставления императора, которые включали такую широкую аккламацию со стороны народа, когда народ кричал: «Да! Да! Да!» – он описывает как такой вариант прямой демократии.

 

 

Мне кажется, что он немного перегибает палку, но в этом во всём есть рациональное зерно, потому что, опять-таки, история про то, что вот была Римская республика, потом закончились гражданские войны таким щелчком, Октавиан разбил в битве Антония и Клеопатру, и вот дальше наступила империя. Ну, это, естественно, так никогда не бывает, этот процесс перетекания одного в другое, этот процесс растянулся на столетия, и остатки республиканского Рима в Византии явно чувствовались.

В Милане, мне, кстати, кажется, что не античное наследие сыграло… там, скорее, вот эти коммуны не были наследниками римских всяких муниципиев. Как раз такая отдельная тема, которой я специально занимался. Это такое просто в схожих обстоятельствах возникшее схожее образование. Традиция всё-таки была прервана. Вот в Византии – нет, а в случае с Италией – да.

Про Россию… Что Россия наследовала от Византии? На эту тему есть прекрасная статья В.М. Живова о двух византийских культурах. Вопрос, который ставится в самом начале статьи, о том, что как так получилось, что вместе с христианством, вместе с вот этой неоспоримой связью Руси и Византии начиная с X века… почему на Руси не оказалось античного наследия? Оно же проникало даже туда, где никакой Античности не было: в Скандинавию или Германию, например, я имею в виду Германию восточнее Рейна, где никакой Античности не было. Но, тем не менее, все вот эти античные образцы, античные идеалы, пускай сложно, через церковь и так далее, но были там восприняты… и они тоже стали частью этой культуры. Почему так не произошло в России?

…

 

 

Вот в статье Живова дается ответ на этот вопрос. Он говорит, что в Византии в X, XI, XII веке сосуществовали две культуры. Одна была очень элитарной, очень столичной, очень рафинированной, и она была связана с непрерывной традицией светской образованности. В школах дети читали на уроках Гомера и не только… А была другая культура. Культура, которая была тесно связана с религией, причём в таком непосредственном виде, с идеей величия империи – и это было гораздо более широкое явление, чем узкая, основывающаяся на античном наследии столичная культура. И представители этой столичной культуры – они даже, скажем, в Великое Болгарское царство (а там расстояние от Константинополя не очень большое) съездили и пишут: ужас, грязь, кошмар, дикость! И дальше Живов задаётся вопросом: как вы думаете, представители какой из этих двух культур несли православие на Русь? Ответ, понятно, очевиден.

…

 

Марина Лобанова:

 

Чего оказалась лишена Русь (при том, что она приняла веру от Византии)?

 

Алексей Вовин:

 

Лишена античного наследия, передаваемого ей. И второй момент, который тоже лишил её византийского наследия, что усилило это… Вот мы часто очень думаем, что письменность на родном языке – это большое благо… Да, конечно, это большое благо, но у этого всего есть «обратная сторона медали». Дело в том, что, действительно, на Руси (мы сейчас это хорошо знаем благодаря находкам берестяных грамот и так далее) письменность вообще была достаточно распространена. И, скорее всего, так по всему кажется, что она была более распространена, чем в современной ей западной Европе. То есть количество людей на 100 человек, которые умели читать и писать – скорее всего, на Руси было больше. Но у этого всего есть обратная сторона. Поскольку это простая письменность, на родном языке, то чтобы научиться читать и писать – тебе нужно выучить буквы. И всё. А для тех, кто учился читать и писать в это же время в западной Европе – это было не выучить буквы и всё, а выучить латинский язык, только на котором и существовала письменность. Но тому человеку, который при этом выучивал латинский язык, сразу открывалась дверца, точнее, ворота во всё то, что существовало в то время, написанное на латинском языке. А человек, который умел писать на древнерусском языке – он просто умел писать на древнерусском языке. Это не проблема Руси – это проблема особенностей восточного христианства. Поскольку в восточном христианстве с определённого момента начинается богослужение на национальных языках (намного раньше, чем это происходит в Западной Европе, где это связано уже с Реформацией, в XVI веке)… А здесь – миссия Кирилла и Мефодия. Миссия – создать письменность для славянского языка, чтобы было просто, чтобы перевести богослужение. Соответственно, нет необходимости учить греческий язык.

Христианство приходит, но греческий язык, который мог бы заменить латынь в этом смысле, не приходит вместе с христианством.

…

 

См. также: