Почему Россия была обречена завоевывать Кавказ в XIX веке?

«Уроки истории»

Тема: Россия и Кавказ

Гость: Яков Аркадьевич Гордин

Передачу ведет протоиерей Александр Степанов

Передача 1

ТЕКСТ

Прот.А.Степанов:

Здравствуйте, дорогие братья и сестры! У микрофона протоиерей Александр Степанов.

Сегодня у нас в гостях уже известный нашим слушателям писатель, соредактор журнала «Звезда», историк Яков Аркадьевич Гордин.

Здравствуйте, Яков Аркадьевич!

Я.Гордин:

Добрый день!

Прот.А.Степанов:

Сегодня тема нашей беседы, которая, возможно, продолжится и в следующих наших встречах с Яковом Аркадьевичем, задается теми событиями, которые на протяжение уже почти десяти лет так болезненно тревожат сознание всех россиян, а именно – событиями войны на Кавказе. Но мы будем говорить в наших программах прежде всего о истории этого очень сложного, болезненного вопроса, об истории Кавказской войны XIX века.

Мы пригласили Якова Аркадьевича для разговора на эту тему в связи с тем, что несколько лет назад вышла книга под его авторством, которая называлась «Кавказская война XIX века. Кавказ: земля и кровь» и подзаголовок «Россия в Кавказской войне XIX века». Мне довелось прочесть эту книгу, и она произвела очень большое впечатление, но в то время мы не были знакомы с Яковом Аркадьевичем, и я только мог мечтать о том, чтобы пригласить его к нам и рассказать об этих событиях широкому кругу наших слушателей, потому что, мне кажется, что эта книга, действительно, дает какие-то очень важные ответы на вопросы, которые естественно возникают у всех граждан России, да и не только России, а и очень многих людей, живущих  далеко от нашей страны, но тем не менее это трагедия, которая будоражит и не может оставлять равнодушными практически никого.

Поэтому, мне кажется, нам и стоит начать вот с этой, достаточно отдаленной, казалось бы, истории, но эта история, я думаю, прольет очень много света на те события, которые происходят и сегодня.

Первый вопрос, который мне бы хотелось Вам задать, Яков Аркадьевич, почему вообще возникла вот эта потребность завоевания Кавказа? Такой, казалось бы, в XIX веке малоинтересной территории, очень неудобной, довольно бедной, довольно дикой. Это не обеспечивало выход к морю, который действительно был нужен России…

Я.Гордин:

Да, Черноморское побережье уже было – Новороссийский край…

Прот.А.Степанов:

Так что же здесь было таким важным для России?

Я.Гордин:

Да, это достаточно многоаспектный вопрос, действительно. Но в тех драматических событиях, о которых мы говорим, то есть во включении Кавказа в состав Российской империи, была своя логика. Здесь у каждого историка, людей, занимающихся этой проблематикой, есть свои какие-то соображения и взгляды. Скажем, насколько я понимаю, Средняя Азия была не очень нужна России, это была уже такая некоторая имперская инерция – ведь, собственно, Среднюю Азию потом и завоевывала Кавказская армия, переброшенная туда главным образом. А вот с Кавказом дело было гораздо сложнее, и я позволю себе утверждать, что Россия была обречена завоевывать Кавказ. И это при том, что достаточно быстро выявились все сложности этой акции.

Надо сказать, что вообще отношение России и Кавказа, это надо иметь в виду обязательно, отнюдь не исчерпывались исключительно боевыми контактами. Все было гораздо многообразнее. Не говоря уже о том, что, скажем, еще с XVI века в Россию выезжали, как тогда говорилось, некоторые горские аристократы. Иван Грозный был женат, как известно, на Марии Темрюковне  (Мария – это уже имя, которое она получила при крещении), которая была дочерью, если память мне не изменяет, кабардинского князя. Так что контакты были постоянные. Опять-таки не говоря уже о контактах вполне дружественных, скажем, казаков Терского казачества на его первом этапе с теми же чеченцами, и недаром среди казаков потом, у нас достаточно таких изображений потом появилось, художники этим занимались, выработался такой горбоносый и смуглый тип. И это был, конечно, результат смешанных браков. Казаки брали в жены чеченских, вообще горских женщин из других народов и так далее.

Однако же, ситуация XVI, XVII, даже XVIII веков отличалась принципиально от ситуации XIX века. Естественно, были походы – два хорошо известных похода в Дагестан. Первый из них был в 1596 году, второй – в 1604 году. Это были походы на Шамхала Тарковского, владетеля одного из княжеств, условно говоря, дагестанских. Это было связано с союзными, условно союзными отношениями с Грузией. Но эти два похода очень важны для нашей проблематики, потому что они являются моделью тех трагических многих событий, которые происходили потом, в XIX веке. И тот, и другой поход – это довольно сильные русские отряды шли на Тарки, городок-крепость Шамхала Тарковского, владетеля; пробивались к нему, осаждали, захватывали – и оказывались в ловушке, потому что коммуникации были необычайно растянуты, продовольствие кончалось, вокруг Тарков стягивались союзные Шамхалу горские племена. И русским приходилось вступать в переговоры. И в том, и в другом случае ситуация была почти одна и та же. Договаривались о свободном выходе русского отряда, уже на этом этапе бессмысленность этой акции была ясна. Но затем горцы нарушали договоренность, и на обратном пути и тот, и другой отряд оказывались истребленными. Я говорю, что это очень важно, как такая модель, потому что переломом Кавказской войны уже в XIX веке, немножко забегая вперед, была знаменитая Даргинская экспедиция. Мы выпустили целую книгу под названием «Даргинская трагедия», это том воспоминаний участников Даргинского похода 1845 года, когда опытнейший военачальник граф Воронцов, герой 1812 года и известный генерал, повторяю, с большим опытом, по настоянию Николая Первого, вопреки мнению кавказских генералов, да и своему собственному, пошел совершенно тем же путем. Поход очень мощного русского отряда, многотысячного, на столицу уже не Шамхала Тарковского, а имама Шамиля аул Дарго. Пришли, пробились героически, взяли Дарго – и опять-таки оказались в ловушке. И чудом остатки этого отряда вышли потом к русским укреплениям. Я не буду вдаваться в подробности, но, действительно, тяжелейшие потери, убито три генерала, большое количество офицеров, больше половины потеряно личного состава и так далее. И вот после этого методы изменились. Но об этом можно будет поговорить как-нибудь в другой раз.

Так вот, стало быть, уже были такие первые опыты боевых столкновений и очень неудачные. Собственно говоря, хронометраж Кавказской войны до сих пор точно не согласован между историками. Существуют разные точки зрения. Пожалуй, можно отсчитывать ее с Каспийского похода Петра 1722 года, когда впервые после этих столкновений в Дагестане, крайне неудачных, русские регулярные войска столкнулись с горцами. Это был Персидский поход, Петр тогда завоевывал западное побережье Каспия, но опять-таки это была только часть грандиозного плана продвижения в Азию, в сторону Индии. У Петра вообще были планы необычайно грандиозные. И часть войск шла по территории Дагестана, часть шла берегом, а кавалерийские части, драгуны, шли по территории Дагестана, что вызвало неудовольствие горцев, которые напали на этот корпус драгун бригадира Ветерани, сильно его потрепали. В ответ было совершено несколько жестоких карательных экспедиция. Два года подряд донские казаки, небольшая часть регулярной кавалерии и многие тысячи калмыков, которые были союзниками русского войска, ходили в Дагестан, с огнем и мечом, грабили и наказывали.

И вот, когда через много лет декабрист Розен, который тоже служил на Кавказе после Сибири, размышляя о Кавказской войне и вообще об этой ситуации «Россия – Кавказ», сказал такую фразу: «Самое начало было неправильное», а он как раз отсчитывал именно от Персидского похода начало Кавказской войны, и я думаю, что он имел в виду именно это – именно такое жесткое противостояние вместо попыток найти некие компромиссы.

Что произошло потом? Затем была некая пауза. Видите ли, сам Кавказ, Кавказский хребет в таком «колониальном», что ли, отношении, конечно, был России не нужен. Другое дело плодородные земли Предкавказья, и по Кубани, и по Тереку были нужны, нужно было завоевывать новые пространства, как считало российское руководство, заселять их, расширять вот эту плодородную площадь. Эти земли были довольно соблазнительны, и туда шло постепенное продвижение. Но оно еще не вызывало такого фронтального столкновения с горцами.

Пожалуй, следующий крупный эпизод – это движение шейха Мансура. Как, наверное, наши слушатели знают из телевизионных передач, в Грозном после того, как Дудаев стал главой Чечни, центральная площадь, которая до этого называлась площадью Ленина, стала называться площадью шейха Мансура. Шейх Мансур – это был первый прообраз имама. Потом было три имама, Шамиль был третьим и самым знаменитым. Мансур попытался объединить чеченцев и другие горские народы не только для противостояния имперской экспансии. Все было значительно сложнее, и это важно для наших дальнейших дел. На Кавказе уже в XVIII веке явно ощущалась потребность в некой более совершенной структуре, потому что Кавказ был пространством, где время от времени шла война всех против всех. При том, что, опять-таки, степень «дикости», как иногда говорят, горских племен преувеличивать не надо, об этом я потом еще немножко скажу. Это был, да и остался, очень своеобразный край, со своей атмосферой и со своей психологией, что потом, к сожалению, мало учитывалось. Так вот, шейх Мансур попытался объединить горцев и создать некое «предгосударство», что ли. Сейчас трудно точно сказать, но несколько месяцев – рамки этого движения, не больше года все это продолжалось. Отряды Мансура были разгромлены – тогда командовал на Кавказе и в Предкавказье русскими войсками Павел Потемкин, родственник «главного» Потемкина, Григория Потемкина, известный генерал. Мансур бежал к туркам, и его движение было разгромлено. Но это уже был, как говорится, первый важный сигнал, который, к сожалению, имперской властью воспринят не был. Хотя вообще по поводу включения Кавказа в общеимперскую структуру были очень разные соображения. В частности, был проект того же Григория Потемкина, человека, несмотря на многие его человеческие слабости, весьма незаурядного, который, очевидно, мог принести существенную пользу и повести весь процесс несколько иным путем. Существует эта знаменитая формула «история не знает сослагательного наклонения», я не сторонник этой формулы, потому что она чрезвычайно ограничивает поле размышления для историка, поскольку все-таки человек, как я понимаю, наделен в значительной степени свободой воли, и очень многое зависит от человеческого выбора. А если мы становимся на позицию абсолютного детерминизма, когда все предопределено и от нас ничего не зависит, то это путь к безответственности, как мне представляется. Так вот у Потемкина была такая идея предложить горцам такой «казачий вариант». Они принимают участие, как, скажем, и регулярные воинские формирования в войнах России, соответственно получают вознаграждение, казачьи привилегии и так далее. Этот проект, к сожалению, даже не пытались реализовать, насколько я знаю. А это был достаточно продуктивный путь, потому что воинственные горцы вполне могли, во-первых, сослужить очень недурную службу, как это было потом, надо сказать, в более поздних войнах, уже после покорения Кавказа Россией, а, во-вторых,  этот был вот тот взаимоприемлемый компромисс, который мог снять ту трагичность последующей ситуации, которая, к сожалению, перед нами и оказывается, когда мы занимаемся этой историей взаимоотношений России и Кавказа.

Почему в XIX веке Россия, как я уже говорил, была обречена все-таки завоевывать Кавказ? По сравнению даже с XVIII веком, когда, собственно, было две задачи – во-первых, экспансия на плодородные земли. Это было абсолютной реальностью; существуют документы, отчеты крупного военного деятеля генерала Гудовича, его переписка с Екатериной по этому поводу; он вообще предлагал уже в 80-90-е годы  XVIII века переселять десятки тысяч крестьян в предтеречные края. Екатерина запретила это делать, сказала, что еще рано, а когда там будет обеспечена полная безопасность, тогда можно будет предлагать людям туда селиться. Но, кроме этого, конечно, еще была проблема защиты от горских набегов, что, опять-таки,  тоже было абсолютной реальностью, хотя сейчас пытаются иногда это отрицать, но вот я работал довольно много в Историческом архиве и, в частности, скопировал сотни документов, это отчеты, я их еще, к сожалению, не пустил, как говорится, в работу, они лежат у меня в столе – это донесения офицеров, начальников о набегах на Кавказскую линию со стороны гор. Это действительно было так. Тут, опять-таки, немножко забегая вперед, надо сказать, что очень сложно подходить к таким вещам с чисто оценочной позиции. Вот, русские генералы, Ермолов и все остальные называли людей с гор, которые участвовали в набегах, «хищниками». «Хищничество» — это был официальный термин. Естественно, ничего хорошего в этом не было, и Россия должна была защищать своих подданных, свои приграничные земли и так далее. Но надо иметь в виду, что для горца это вовсе не было разбоем, как для человека из России. Это было не хорошо и не плохо. Это была некая данность, выработанная многими поколениями. Существует даже такая терминология у историков «набеговое правосознание», «набеговая экономика». Набеги совершались не только в российские пределы, не только на казачьи станицы, но и друг на друга. Это был стиль жизни, это был императив. Горец был воин по преимуществу, а набег был проявлением личности. Мужчина, который не участвовал в набегах, был человеком второго сорта. Это был, простите за настойчивость повторения, но это очень важно понять, что это столкновение двух миропредставлений, вот в чем была трагичность. Потому что, с одной стороны, российские военные власти не могли допустить набегов и жестко на них реагировали, с другой стороны, для горца отказ от этого набегового правосознания был в некотором роде крушением мира. «Так жили наши отцы, так жили наши деды, так жили наши прадеды». А традиция в горском сознании была, да и есть, очень крепка. Поэтому это была ломка миропредставления. И в значительной степени на этом, на этой ломке миропредставления и замешана жестокость и трагедийность Кавказской войны вообще.

Так вот, до поры-до времени все-таки все ограничивалось этими двумя факторами – медленной экспансией на плодородные земли и защитой от набегов. Но в начале XIX века произошло в некотором роде роковое событие, которое готовилось уже давно. Грузия, христианская Грузия, которая находилась в катастрофической ситуации, подвергаясь давлению двух мощных соседей, Турции и Персии, особенно Персии, Ирана, постоянно, уже несколько десятилетий, пыталась войти под протекторат России. Иногда Россия шла навстречу, присылались какие-то незначительные воинские контингенты, скорее символические, присутствие которых – и это все сознавали, и в Петербурге тоже – приносило больше вреда, чем пользы, потому что это раздражало этих двух мусульманских гигантов, нависавших над христианской Грузией, а те два, скажем, батальона, которые были присланы в Тифлис, в Тбилиси, они не могли, естественно, сыграть решающей военной роли. Это был символический жест. Но в конце концов еще при Павле, когда действительно ситуация была уже абсолютно катастрофической и, собственно, решалась судьба Грузии, будет ли эта страна поглощена мусульманским миром или же она сохранится как христианское царство, причем Грузия тоже была достаточно разнородна, там была очень непростая ситуация, речь идет о так называемой Катло-Кахетии, вот эти два царства, которые были объединены в то время под одной короной и с которыми Россия и вела переговоры.

Так вот, еще в 1801 году при Павле в конце концов было принято решение принять Грузию в состав Российской империи на определенных условиях. Последний грузинский царь Георгий XII сформулировал эти условия, он умолял, действительно, умолял Россию взять Грузию под свое покровительство, считать ее частью империи, но при этом сохранить царствующую грузинскую фамилию. Как известно, в марте 1801 года Павел был убит, наступила пауза и в этом процессе, и происходил очень любопытный внутренний спор в российских верхах. Александр, молодой царь и его так называемые «молодые друзья», это четыре его таких старых друга и советника с реформаторскими наклонностями, они считали, что Грузию не следует принимать в состав России, во всяком случае сейчас, потому что это неизбежно вызовет войну на Кавказе. Нужно заниматься внутренними делами, нужно реформировать Россию. Но был Государственный Совет, который состоял в основном из старых «екатерининских орлов» –  вельмож с выраженным имперским сознанием, привыкшим к тому, что расширение территории – всегда благо. Они настаивали на том, чтобы Александр принял Грузию в состав России. После длительных колебаний и, надо сказать, многомесячных, Александр все-таки принял это решение, был издан специальный манифест, и Грузия стала фактически территорией Российской империи. Но между Грузией, которая была частью Российской империи, и основной частью империи России лежал Кавказ. Лежал Кавказ незамиренный, воинственный, который совершенно не был заинтересован в покровительстве Грузии, потому что набеги совершались и по ту, по другую сторону гор. И, скажем, было такое образование – джаро-белоканские лезгины, это не государство и не княжество, это такое общество горское. Это процветающее горское сообщество, там, надо сказать, довольно плодородная была местность, но значительная статья дохода была торговля рабами, а рабы брались в Кахетии. Ежегодно лезгины спускались в Кахетию, в среднем захватывали до пятисот семейств, то есть несколько тысяч человек, которые затем продавались через турецких купцов на Восток. Естественно, с вхождением Грузии в Россию и с появлением русских войск в Грузии, этот промысел прекращался.

Но это был, в конце концов, второстепенный элемент. Главное для России было прежде всего установить безопасные коммуникации с новым краем и обеспечить его защиту от окружающего мусульманского мира. Для того, чтобы обеспечить безопасные коммуникации, необходимо было замирить Кавказ или, во всяком случае,  прежде всего его северо-восточную часть – это Дагестан и Чечня. Таким образом, присоединение Грузии, то, что император Александр, да и вообще, все общество, ведь Александр не просто пошел, как говорится, на поводу у Государственного Совета, он еще и ориентировался на общественное мнение. А общественное мнение гласило, что бросить братьев-христиан на съедение – это нехорошо, это не по-христиански, не по-братски. И поэтому Александр, предвидя большие неприятности, все-таки на это пошел.

Бал еще один момент. Иран к тому времени был, конечно, уже второстепенной державой – Персия тогда. Но был стратегический противник – Турция. Это тоже была уже не та блистательная Порта, великая Османская империя, которой она была сто-двести-триста лет назад. Но тем не менее это была достаточно мощное и достаточно агрессивное государство. И Россия, российское руководство предвидело неоднократные столкновения с Турцией. И нужно было обеспечить тылы и фланги, а для того, чтобы обеспечить тылы и фланги в случае военных действий в этом регионе, необходимо было замирить Кавказ.

То есть было два важных фактора – это, повторяю, коммуникации с Грузией, защите Грузии, и обеспечение флангов и тылов на случай войны с Турцией. А войны произошли затем с достаточной регулярностью – одна из них закончилась вообще в 1812 году, вот-вот перед вторжением Наполеона. И Кутузов сумел нанести поражение турецкой армии и заключить выгодный мир. Ну а затем война конца 20-х годов и так далее. Кавказ играл здесь большую роль.

С чего все началось уже в XIX веке? На Кавказ был прислан первый крупный завоеватель Кавказа князь Цицианов. По происхождению грузин, из хорошего, родственного с грузинскими царями княжеского рода, но человек, воспитанный в Москве, родившийся в Москве; отец его выехал в Россию еще до его рождения, и Цицианов чувствовал себя, в общем, русским генералом, русским дворянином. И, собственно говоря, Кавказская война, как мне кажется, в классическом варианте началась с приезда князя Цицианова. Это 1802-й год. Через несколько месяцев после вхождения Грузии в состав России Александру стало ясно, что там нужен настоящий крепкий военачальник. Там был генерал Кноринг, там был еще ряд генералов. Но именно Цицианов получил большие полномочия, он еще не был наместником, как потом стал Воронцов; он не обладал таким авторитетом и властью, какими потом обладал Ермолов, но тем не менее впервые в Грузии появился человек с очень широкими полномочиями и с ясной задачей. И вот, собственно говоря, если толковать о причинах, по которым Россия была вовлечена в Кавказскую войну, которая длилась потом шестьдесят лет и стала самой длинной войной в Российской истории и одной из самых длинных войн вообще в мировой истории,  то основные причины были таковы.

Прот.А.Степанов:

Но вот следующий вопрос.  Как российской общество воспринимало эту войну? Вы уже сказали о том, что один из очень важных мотивов был мотив защиты христианского народа Грузии от посягательств мусульман и горских народов, которые постоянно трепали и не давали спокойно жить этому небольшому народу. Но как вообще отражалась эта война в сознании, какие были идеи, какие были мысли по этому поводу? Ну прежде всего, конечно, у элиты русского общества, в среде дворянства, в среде офицерства, которое и непосредственное участие принимало? Но, может быть, также и в простом народе, который тоже как-то в своем сознании осмысливал то, что происходит там?

Я.Гордин:

Очень любопытно, что по свидетельству вполне компетентных людей в XIX веке Кавказская война в значительной степени была неизвестной войной для русского общества. Во всяком случае, генерал Ростислав Фадеев, не только военный человек, но и крупный политический мыслитель, он и воевал на Кавказе, уже на последнем этапе и вообще был идеологом имперской политики, он считал, что российское общество совершенно не представляло себе ни настоящих целей, ни степени сложности, ни фактической стороны Кавказской войны. И он говорил это в предисловии к книге, которую он выпустил в 1860-м году, за четыре года до окончательного финала Кавказской войны, это было через год после пленения Шамиля, но на этом война, надо сказать, не закончилась, она шла еще больше четырех лет. И его книга называлась «Шестьдесят лет Кавказской войны», он тоже отсчитывал ее от начала XIX века. И в предисловии он утверждал, что вот тут-то российское общество спохватилось, что, оказывается, там шла война. Это, конечно, было не совсем так, потому что приезжали офицеры, в конце концов; на Кавказе воевали гвардейские офицеры, которые потом возвращались в столицу и рассказывали в своих кругах о том, что они там видели и испытали; в газетах, в той же «Северной пчеле» булгаринской были информации о каких-то выдающихся событиях на Кавказе, о сражениях, но очень короткие сообщения. Конечно, русской общество в массе своей очень туманно представляло то, что происходило на Кавказе, и не очень об этом задумывалось. Это было очень далеко. При тогдашних средствах связи, когда известие о событии приходило через несколько недель, а расстояния казались совершенно колоссальными, то обыватель – я имею в виду не только мещанство, но и дворянство, и поместное, и столичное, особенно среднего уровня – не очень думал об этом. Да, кто-то там где-то воюет, какие-то там наши герои борются с этими дикими народами, и не совсем понятно, зачем. Но, конечно, были свои представления о цели и характере этой войны и у низов, у солдатской массы, крестьянство, естественно, имело минимум информации, и русских мужиков где-нибудь в Псковской или Пензенской губерниях это мало волновало. Разве что возвращался – что крайне редко бывало – или приезжал в отпуск сын барина и что-то рассказывал, и какие-то слухи доходили через дворовых. Потому что, как правило, ветераны кавказские, солдаты, они оседали там, в тех краях. Там их поселяли, они женились часто, и, в общем, населяли слободки вокруг крепостей.

Но что касается элиты, то, конечно же, был слой людей, который очень настойчиво размышлял и о целях войны, и о методах войны, и о возможном результате. Очень любопытно опять-таки, что об этом думали не столько, во всяком случае, по имеющимся у нас материалам, не столько «официальные» мыслители, так сказать. Потому что позиция императора Николая, позиция военного министра Чернышова, когда, собственно, основной этап проходил Кавказской войны, Шамиль, эта позиция была достаточно проста:  они считали, что все достаточно ясно – нужно подавить вооруженной рукой сопротивление горцев, которых они воспринимали как мятежных русских подданных, потому что по миру с Турцией Кавказ отходил в 1829 году в сферу влияния России. А раз султан отказался, хотя, надо сказать, горцы не считали себя ни подданными ни султана, ни подданными русского царя в равной степени, но раз султан отказался, то, значит, это наши подданные, и это, собственно говоря, мятежники. Но горцы так не считали. Они заявляли о том, что они совершенно не признают права за турецким султаном их кому-то передавать. Так вот, в верхах было такое простое отношение к этой проблеме, и там страшно удивлялись в Петербурге, почему достаточно сильная русская армия, которая Наполеона недавно победила, не может справиться с какими-то шайками дикарей? И у Николая были надежды из года в год, что вот-вот Кавказ будет завоеван. Скажем, когда его любимец генерал Паскевич, он некоторое время после турецкой войны тоже командовал войсками на Кавказе и в Грузии, и он понял там, на месте, всю сложность ситуации, и предложил некий план постепенного продвижения, то Николай отказал ему, сказав, что это помешает закончить Кавказскую войну этим летом. Он считал, что нужен напор.

Конечно же, были люди, которые гораздо яснее, четче воспринимали происходящее. Среди этих мыслителей было несколько декабристов. Причем они по-разному, естественно, подходили к проблеме. Скажем, Павел Иванович Пестель, автор знаменитой «Русской правды», конституции, по которой после победы «Тайного общества», по его мнению, должна была жить Российская республика, он придерживался такого радикального мнения: он считал, что главный метод – военный, что просто воюют недостаточно хорошо; что горцев нужно или истребить тех, кто сопротивляется, или выселить в российские пределы, чтобы они смешались с русским населением и растворились в нем, а Кавказ заселить жителями внутренних областей империи.

Скажем, Лунин, человек очень сильного ума. Это было уже в Сибири. Интересно, что Лунин, который вообще чрезвычайно остро ретроспективно рассматривал русскую историю первой трети XIX века, периода «Тайного общества», он очень много внимания уделял именно кавказской проблеме. Польской проблеме и кавказской проблеме. И тут есть своя логика, потому что это были две тяжкие проблемы: Польша, которая, как известно, в 1830-м году восстала и стало ясно, что в любой момент это может повториться, что Польша не хочет быть в составе России; и Кавказ – на противоположных границах. Но если Лунин считал, что поляки – это братья, что война с Польшей – это братоубийственная и совершенно нелепая война, что тут нужен компромисс и нужно договариваться, то по отношению к Кавказу он придерживался другой точки зрения. Он, как и Пестель, считал, что все дело в том, что глубоко несовершенная система имперской России не может толком справиться с этой не очень сложной задачей. В чем он, естественно, ошибался, потому что опыта непосредственного кавказского у него не было, хотя он был военный человек.

Был другой подход – скажем, декабрист Розен, о котором я уже упоминал. Это компромиссный подход. Поход, в котором большую роль играла экономика. Втягивание горцев в экономические отношения с Россией – это был, кстати говоря, не только Розен; об этом говорил еще в самом начале, перед тем, как Ермолов отправился на Кавказ, адмирал Мордвинов, знаменитый государственный деятель и экономист.

Так что были очень разные точки зрения, но все сходились в одном: Кавказ должен стать частью Российской империи. Вот это был императив. Ни у кого – ни у Пестеля, ни у Добролюбова, человека совершенно другой, как известно, позиции – не было сомнения в том, что Кавказ должен стать частью России. Речь шла о разнице подходов, методов, и методов не только завоевания, но и методов управления Кавказом. А главное – Кавказ должен стать частью России – вот тут никаких сомнений не было.

Надо сказать, заканчивая этот сюжет, что, пожалуй, наиболее точно по всему этому комплексу проблем высказался Александр Сергеевич Пушкин, который был на Кавказе очень недолго, во время путешествия в Арзрум, но пронзительность его ума была такова, что, проехав Кавказ – он был там в молодости, но это совсем другие были впечатления – а вот тут он задумался над судьбой кавказско-российских отношений, оценил их очень пессимистически. Он считал, что единственный способ – это христианизация Кавказа, но весьма скептически оценил возможности Русской Церкви в этом отношении. И, в общем, предсказал то, что потом и произошло: длительную, мучительную, тяжелую войну на бескомпромиссной основе.

Прот.А.Степанов:

Ну что же, большое спасибо, Яков Аркадьевич. Я думаю, что сегодня мы заложили какие-то первые камни в фундамент нашего дальнейшего рассказа.

Я.Гордин:

Если говорить обо всем этом всерьез – конечно, это только самое начало.

Прот.А.Степанов:

Большое спасибо. Я думаю, что это, конечно, очень интересно, и уже даже то, что сегодня было сказано, проясняет нечто о том, что же такое Кавказ, что такое российско-кавказские отношения. И в следующей нашей встрече мы поговорим, прежде всего, о том, что представлял собою Кавказ в общественно-политическом отношении, в экономическом отношении. И затем перейдем уже к событиям этой такой длительной, такой кровопролитной войны, в которой погибло, наверное, больше людей, чем во всех других войнах, если посмотреть в сумме…

Я.Гордин:

Нет, пожалуй, все-таки нет. По официальной статистике убито было 33 000 человек. Но главные потери и, может быть, превосходящие эти, не столько от смертей на поле боя, сколько от вымирания гарнизонов в крепостях на черноморском побережье, вообще, смертности в кавказском корпусе. Так что десятки, многие десятки тысяч человек, конечно, не считая раненых, искалеченных, больных и так далее. Конечно, потери были очень велики.

Прот.А.Степанов:

Ну вот, обо всем этом поговорим в следующих наших передачах. Я напоминаю нашим слушателям, что мы беседовали с писателем, историком, соредактором журнала «Звезда» Яковом Аркадьевичем Гординым.

Спасибо, Яков Аркадьевич!

Я.Гордин:

Спасибо Вам и всего самого доброго!