Настоятельница Горненского монастыря в Иерусалиме игумения Георгия (Щукина). Беседа 1

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие братья и сестры. У микрофона протоиерей Александр Степанов. Сегодня мы беседуем с настоятельницей Горнего монастыря в Иерусалиме игуменьей Георгией. И сегодня я хочу спросить матушку о начале ее духовного пути. Матушка, Вы начали свой монашеский путь в Пюхтицком монастыре и провели там долгие годы. Расскажите, как Вы пришли в монастырь. Вы родились, кажется, в Петербурге?

Игумения Георгия: Да, в Петербурге. Жила здесь, переживала блокаду, 10 лет мне было. Жила тогда на Соляном переулке, улица Пестеля. В Преображенский собор ходили мы, мама нас водила причащать. А потом в 1941 году, когда дорога жизни была открыта, нас эвакуировали. Папа работал в Эрмитаже. И когда нас эвакуировали всех, нас было трое. Я старшая была. Папа, конечно, скончался, 25 декабря он умер, в 1941 году. Нас еще что подорвало – украли карточки. И мы целый месяц, 5 человек, хотя мы дети были, но все равно жили на одной детской карточке. И вот он умирал, мама тоже была почти умирающая, не могла даже к нему подойти попрощаться или что-то сказать. Но как-то промыслом Божиим она осталась жива. Потом эвакуировали нас, на Кубани мы были. Эвакуировали нас в начале 1942 года, в конце февраля мы выехали, а в 1943-м мама там скончалась. Потом мы в детдом попали, в 1944 вернулись уже опять в Ленинград. Воспитывала нас тетушка. Жили на Куйбышевской улице, потом на Льва Толстого, почти напротив отца Иоанна Кронштадтского, ходили туда к батюшке помолиться к окошечку. В 15 лет у меня появилось желание пойти в монастырь. Тетушка была очень верующая, религиозная. У нее сохранились жития святых, Димитрия Ростовского, Библия. И вот по праздникам, по воскресным дням, когда из храма приходили ее подружки, верующие старушки, приходили к ней, за чашечкой чайку посидеть, что-то о духовном поговорить, она меня заставляла всегда почитать вслух. Духовной-то литературы не было тогда, Евангелие или Библия у кого-то сохранилась, и все слушали старушки, умилялись. И богослужения тогда какие-то необыкновенные были. В то время, я помню, отец Михаил Гундяев проповедник был, отец Борис был в Лисьем носу, очень хороший батюшка, отец Александр Медведский в Никольском соборе. А я девочкой везде ходила на акафисты, все везде пела. Слух у меня, знаете, как-то с детства. У Князя-Владимира даже немножечко пела и на клиросе, правда, не в архиерейском хоре, а на буднях, когда простая служба. Все акафисты почти на память пела. Батюшки меня все знали. Вот у меня в 15 лет появилось желание идти в монастырь. Но не знала, где, какие, тогда о монастыре разве можно было что-то говорить?

Прот.А.Степанов: А о монастырях Вы знали только по житиям, так сказать, понаслышке, теоретически?

Игумения Георгия: Только по житиям. И вот у меня загорелось такое желание – в монастырь. Тетушка, конечно, очень стала сопротивляться. «Что ты? Ты еще ребенок. Какой тебе монастырь?» Да их и нет, монастырей, все закрыто. И вот в Никольском соборе я узнаю, тогда еще владыка Алексий (Симанский) был, его сестра матушка Ефросиния в Киеве подвизалась. А я в крещении Валентина была. Ну меня там все и матушки знали, и батюшки знали, говорят: «Валя, у владыки Алексия сестра в Покровском монастыре». Я так обрадовалась, мне дали адрес, и я туда написала. Стала проситься у матушки игумении: «Матушка, примите меня, очень хочу, у меня есть сильное желание в монастырь». Она мне отвечает: «Деточка, ты еще несовершеннолетняя, ты еще не имеешь паспорта. Когда получишь паспорт, тогда приезжай, а сейчас пока живи так». Год, второй прошел. Я узнаю, что есть Пюхтица. Пюхтица совсем недалеко, и вдруг в 1948 году приезжает матушка Рафаила, игуменья. Меня с ней знакомят. Это было в Князь-Владимирском соборе. Там тоже были монахини, которые несли послушание в алтаре, а матушка Рафаила у них останавливалась. Я пришла на акафист к Матери Божией Казанской, а мне говорят: «Валя, игумения приехала из Пюхтиц». И вот после службы они меня привели к себе. И вот я в ноги со слезами: «Матушка, примите меня». Она смотрит, я худенькая, маленькая, она говорит: «Валя, у нас такой тяжелый монастырь. У нас коровы, лошадки, курочки. Мы с корня дрова пилим, в лес ходим…» А еще, знаете, была норма. Мало того, что надо было на целый год запастись и на кухню, в хлебную, в просвирную, где все дровами, а хлеб и сейчас до сего времени выпекается дровами, и кухня на дровах, и во все кельи, в священнический дом, в богадельню, на скотный двор – везде надо было напилить, наколоть, перевезти, в стога сложить – и государству сдать еще 200 кубов. Норма такая была. И все это вручную сестры делали. Машин не было, ни тракторов, ничего, одни лошадки. И с корня вручную мы пилили. И она мне все это рассказывает. Я говорю: «Матушка, все буду делать, все буду». Она говорит: «А коров ты доила?» Я говорю: «Нет». – «Так коровы махнут хвостом, и ты у меня вместе с подойником упадешь». Такая я была, знаете, худенькая. Я говорю: «Матушка, я буду за хвост держаться». – «А на лошадке?» – «Нет, хотя я их боюсь, но за послушание, матушка, все буду делать». И вот она, видимо, почувствовала, может быть, увидела, что я искренне так говорю. Я обхватила ее ножки: «Матушка!..» Она: «Вставай, вставай». Я плачу, реву: «Матушка, ради Бога примите». У меня еще сестра есть двоюродная Нина, она теперь монахиня Арсения, и живет до сего времени в монастыре в Пюхтицах. Она постарше была на 3 года. Я 1931-го, а она 1929-го. И вот матушка нас пообещала принять. Но полтора года у меня была борьба с тетушкой. Она и слушать не хотела: «Ты еще ребенок. Как ты сможешь? Вот подожди, доживи до 20 лет, когда немножечко возмужаешь, окрепнешь». А когда она нас брала из детдома, вот Лидочка моя сестра, другая, младшая, то я ей обещала как-то: «Матрена Степановна, тетушка милая, я тебя и похороню и досмотрю тебя». Вы знаете, она мне стала говорить: «Ты же обещала меня похоронить, а теперь ты старую и свою младшую сестренку бросаешь». Я говорю: «Матерь Божия вас не оставит, поможет, а я буду крепко-крепко молиться за вас». А матушка Рафаила мне уже сказала: «Бери расчет и приезжай». Это был конец 1948 года.

Прот.А.Степанов: Вы уже работали в это время?

Игумения Георгия: Я работала. Когда нас тетушка из детдома взяла, я с 14 лет уже работала. То есть меня на работу-то никуда официально не принимали, а у Финляндского вокзала столовая такая была. И вот знакомый там был Александр Иванович, директор этой столовой, и он меня принял. Просто так, хорошо зная тетушку. А тетушка работала много очень, почти 40 лет в Первом Медицинском институте, больница Эрисмана, как ее раньше называли, всю блокаду проработала. И зная ее, он меня принял к себе. Ну я шустренько, знаете, исполняла все, что мне скажут, меня там любили и вот приняли, просто как ученицу. Я ничего там не получала, только что я была сыта и даже давали что-то немножечко и домой, первое или что-нибудь такое. Вот так. А потом я год там проработала и тяжело стало. То есть как тяжело? Морально тяжело. Потому что еще война была, и люди все несли, как-то воровали, таскали, а я не могла на это смотреть. А я еще на раздаче была, а мне скажут, вот там порция такая, а надо меньше, скажут на 20 грамм давай меньше. А я знаю, что грешно, у меня душа болит, я переживаю. И монастырь-то здесь. И отец Михаил Гундяев говорит: «Валя, съезди в Вырицу к отцу Серафиму». А мне все еще стали говорить, что надо знать волю Божию, есть ли благословение Божие, чтобы идти в монастырь. И вот я поехала к отцу Серафиму. Уже было такое время, он был слабенький, старенький, никого не принимал. Я приезжаю в Вырицу, рассказали мне, как доехать и все. Это было весной 1948 года. Приезжаю, значит, все на травке лежат, кто читает, кто записочки какие-то пишет, выходит мать Серафима, его келейница. А я здесь недалеко от дверей сижу тоже. И она ко мне подходит. «А ты, девочка, что?» – «Я, матушка, к батюшке приехала». – «А что у тебя за дело?» Я говорю: «У меня очень серьезное дело, мне надо знать волю Божию». Она говорит: «А что ты задумала? Замуж?» Я говорю: «Нет, не замуж, в монастырь». – «А батюшка не принимает». Я говорю: «Может быть, записочку напишу?» – «Я сейчас узнаю». Пошла. Быстро она вышла, говорит: «Пойдем». Берет меня за руку и ведет. Здесь как весь народ поднялся: «Матушка, а меня, а меня?» – «Ну миленькие, я вам сказала, что батюшка не может». – «А этой девочке можно?» – «Батюшка благословил». Вот я прихожу, он лежит на своей кроватке, беленький. Я как упала, как расплакалась, ничего говорить не могу. Он меня гладит, крестит: «Успокойся, успокойся, что ты приехала, что ты хочешь?» А я ничего не могу сказать. Я и боялась сказать, про монастырь-то, Боже сохрани, я думаю, я сначала про работу скажу. Я еще в вечерней школе, 5, 6, 7 классы еще после работы ходила. Я говорю: «Батюшка, вот я работаю в столовой, так мне тяжело, вот приходится и так, и так. Как благословите?» А мне уже предложили, то есть у нас в квартире одна раба Божия работала в Центральном Историческом Архиве, и вот она говорит: «Валя, нам так нужны в реставрацию, пойдем, переходи, оставляй свою столовую». Ну я говорю: «Съезжу к батюшке, как он благословит». И он мне благословил сначала туда работать. А про монастырь боюсь говорить. Думаю, Господи, начиталась, там же святые люди, подвижники. Как надо поститься, как надо молиться, думаю, а я такая грешница, как я пойду в монастырь? И боюсь ему говорить. И опять молчу, молчу, сама опять плачу. «Ну что ты еще хочешь?» – вдруг он мне говорит. «Батюшка, я так хочу в монастырь. Так хочу в монастырь, батюшка, такое сильное желание». – «Вот, деточка, твой путь-то куда. А вот посмотри. Видишь?» Показывает, у него фотография, Пюхтицкий монастырь. Но я не знала, он не сказал, это Пюхтицкий, или что. Собор вот этот наш, кирпичный красный. Говорит: «Матерь Божия тебя избрала, и ты должна жить в монастыре, это твой путь». Вот так. И попрощались. Я говорю: «Батюшка, помолитесь». Но я год в Архиве все же поработала. Да, я ему сказала, что тетя меня не пускает. Он говорит: «Ничего, пусть она ко мне приедет, я с ней поговорю». А она ни в какую: «Я тебя не пущу». И проходит месяц, второй, третий, полгода, она меня не пускает никак. Я второй раз к батюшке, а матушка Рафаила меня уже ждет, я к батюшке опять поехала. Уже тоже весной. Он говорит: «Пусть приедет ко мне, а ты в монастырь. Бог тебя благословит. С Богом. Это твой путь». Опять он повторяет то, что он в первый раз мне сказал. Я приехала и опять говорю: «Тетя Мотя, батюшка сказал, чтобы ты приехала к нему». Она опять несколько дней никак, потом уже как-то, может быть, за молитвы старца она поехала и оттуда приехала совершенно другим человеком. Правда, вся в слезах, но, говорит, «воля Божия, батюшка благословляет, с Богом поезжай». Тогда мы быстро собрались с сестрой и в 1949 году 24 января мы с Ниной, двоюродной сестрой выехали в Пюхтицу.

Прот.А.Степанов: Расскажите пожалуйста, как проходила Ваша жизнь в Пюхтицком монастыре.

Игумения Георгия: Матушка поместила меня, вот тоже как было промыслительно, первые полгода я жила с монахиней Аркадией. Она в то время была благочинная, с 14-ти лет в монастыре, из Кронштадта, духовная дочь отца Иоанна Кронштадтского. Если бы я знала в то время, что мне придется и на Карповке жить, восстанавливать, то много было бы что расспросить. Но я в то время не знала еще и об отце Иоанне Кронштадтском. Только когда пришла, очень много рассказывали, мать Аркадия, там много тогда было монахинь, как их называли, «первые варваринские». Первая была игуменья Варвара, а сейчас вторая Варвара. Их называли «первые варваринские». Вот игумения Алексия была от отца Иоанна Кронштадтского, и много, много таких, которые очень хорошо его помнили. И вот только что помню, мать Аркадия говорила: «А сколько раз батюшка в нашем доме бывал!» Пока, знаете, там квартиру, Дом трудолюбия строили, он часто бывал у них на квартире. «Родители у меня, – говорит, – были очень верующие, религиозные, батюшку очень почитали. Я даже на коленочках у него сидела, и батюшка благословил меня в монастырь». Очень первые старицы были духовные, хорошие. Так, знаете, из того поколения все это передавалось и нам, кто новенькие приходили. Старые сестры говорили, что ни одного дня без послушания нельзя. Ни одного дня. А батюшка говорил, что 3 шага до Царствия Небесного, если только безропотно понесете послушание, три шага вам до Царствия Небесного. Потому что труды непосильные. Когда я пришла, еще застала то время, когда сестры пахали сами. Я бороновала, сеяла, с корня пилила вручную сосны, колола. А летом стога из сена. Я хотя была маленькая, хрупкая такая, тоненькая, но почему-то у меня все получалось хорошо. Потом вот этот котел, который до сего времени на 200 человек, в нем суп варят, первое, он и сейчас дровами топится. Я еще чурочку подставляла, потому что если его мыть, мне было не достать, подставляла чурочку и его мыла. А с источника на коромысле надо было воду носить, с колодца тоже. Прежде, чем затопить, надо было и этот котел воды принести с колодца, и второй, который с горячей водой. Дров наносить надо было – все это было вручную. А сейчас краник откроешь, свет зажжешь, газ – и все, сейчас уже совсем другое. А те годы были очень тяжелые, но вы знаете, какой был дух, какая была ревность, какое рвение, настроение было. И смотришь, когда прошло 50 с лишним лет, молодежь поступает, – это две большие разницы. Во-первых, молодежь какая-то вся больная. Я сама после блокады была, но никогда не смели как-то сказать: «Я заболела, или плохо себя чувствую, или я устала, не могу, не пойду». Этого у нас в голове не было. Мы боялись и стеснялись это говорить. Потому что передавалось от монахинь, что послушание безропотно, и боялись, монастырей-то тогда не было. Узнают и скажут: «Что, больная или слабая? Зачем она нам?» Выпишут да и все. Этого очень боялись. Поэтому, когда и были какие немощи… У меня отморожение было. Я в покойницкой была, когда по дороге жизни по Ладожскому озеру ехали, мама нас двух сестер, в Орехово-Зуево, когда подъехали уже, сдала на одних носилках двух покойниц, нас. У меня отморожение, мне всегда было очень холодно. Но ничего. Как-то с радостью. Мне не верилось, сколько я жила, а мне не верилось, что я в монастыре. А еще одна монахиня, мать Ираида, тоже из Кронштадта, тоже близка была Иоанну Кронштадтскому. Так же в 14 лет пришла в монастырь. И вот когда она пришла еще на пустую гору, с родителями приехала на Успенов день, тогда ни собора, ничего не было, просто на кладбище часовенка была у дуба, где Матерь Божию нашли, и под открытым небом совершалась Литургия, Всенощная и все. И потом утром уже с крестным ходом на источник шли. Вот она приехала на лошадке, на повозке с родителями своими, и ночью видит, не помню, как она сказала, сон или видение ей было, предстала пред ней высокая, красивая в черном монашеском одеянии монахиня. Мы были в тот день в просфорне и мать Ираида была, а мы, новенькие, там, потому что просфор много и сейчас много выпекается. Нас человек 7-8 всегда в просфорне было. И она нам рассказывает. Мы ее еще как старую еще первую варваринскую, из первых монахинь, всегда что-то расспрашивали и даже записывали потом. И вот она нам про себя и рассказала. Мы говорим: «Мать Ираида, а когда Вы, как пришли?» Она говорит: «А Матерь Божия призвала». И вот она и рассказала, как она видела этот сон, где явилась Матерь Божия в виде монахини, высокая, красивая, подходит ко ней и говорит, – она была от крещения Ирина, – и говорит: «Дочь Ирина, ты хочешь быть Моей служанкой и жить в Моем доме?» – положила Свою ручку ей на голову. И мать Ираида говорит: «Какая-то теплота, такое состояние меня охватило, я до сего времени не могу этого забыть». И у нее сразу слезки потекли, и мы-то расплакались, когда она это сказала, сразу почувствовали, Кто это был. «Я, – говорит, – хочу». – «Приходи и живи, и служи». И стала сразу невидима. «Я, – говорит, – когда проснулась, родителям и говорю, что вот. Ну все поняли, что это Матерь Божия». И ее в 14 лет привели и отдали в монастырь. Так Вы знаете, когда она нам это рассказала, какое охватило всех чувство… И я сразу себе думаю: «Значит, и я – служанка. Значит, и мы все – служанки Царицы Небесной и живем все в Ее доме». Понимаете, как бежали все на послушание. Благочинная скажет утром, или с вечера навоз возить – благословите; на кухню – благословите; дрова колоть – благословите; и можешь – не можешь, а все казалось легко. Я чувствовала, что я тоже служанка Царицы Небесной. А потом, когда меня перевели от первой моей старицы матери Аркадии, взяли в игуменскую. И я жила с матушкой Рафаилой, которая меня приняла, я келейничала ей. Так Вы знаете, я вообще как на крыльях летала. Думаю, ведь игумения как бы считается наместницей Царицы Небесной. Я ее веду в церковь, у нее ручки болели, она скажет: «Валя, причеши мои волосы», – с каким страхом, благоговением относились вообще к каждой монахине и все. Такое было начало. И все было легко. Мне кажется, я никогда не уставала. А клирос как любила. Потом проверили мой голос, слух – и сразу на клирос. Потому что сразу после войны еще мало было новеньких сестер, тем более певчих – сразу меня на клирос. Потом череды отдали петь. Я все с радостью. С покоса бежишь, чередная или там всенощная, еще на стогу стоишь, метаешь, а думаешь, Владимирская или кому еще, хотя бы к елеопомазанию успеть. Прямо в поршнях, а поршни сами шили. Там же сапожная была раньше. И вот эта мать Ираида, которая видела сон, которую Матерь Божия призвала, она была старшая в сапожной. Шили поршни, то есть не лапти, а сами сестры выделывали кожу, эту кожу как-то в бочках мочили, и мы ходили еще, я забыла, как эти кусты называются, сдирали лыко, потом рубили, и с этой кожей замачивали в бочки. Не помню, сколько времени все это мокло там, потом эту кожу доставали, и все по номерам было: кому 40-ой, кому 38-ой, вырезали, кругом дырочки такие были, нитки делали, протягивали. И вот все лето, Вы знаете, как это здорово было. Не в каких-то там сапогах, в резине или что-то, а чисто натуральная кожа. И шили даже русские сапоги. И вот мать Ираида была старшая сапожница. И такой был подъем, такой подъем. Навоз возим, тоже тогда на лошадках. Сейчас трактор, машины, а тогда все вручную. Сидим, пока другую лошадку ждем, псальмы поем, четочки делаем, кто-то по роману вышивает – все вот так было.

Прот.А.Степанов: Но этот уклад жизни, и главное дух, как Вам кажется, сохраняется сейчас в Пюхтицком монастыре?

Игумения Георгия: Сохраняется до сего времени. Сохраняется. В Пюхтице особая такая закалка, все это воспитание. Даже у нас в Горнем и то пюхтицкие сестры отличаются от других.

Прот.А.Степанов: А что, по Вашему опыту, главное в монастыре? Что унаследовал Пюхтицкий монастырь от старой монашеской традиции?

Игумения Георгия: Так говорили: послушание в монастыре – все, без которого невозможно спастись. Хоть ты там 500, 1000 клади поклонов, или постись, молись, но если нет послушания – все ничто пред Богом. Вот такая была закалка.

Прот.А.Степанов: Мне приходится, матушка, бывать в монастырях в России с паломническими группами, разговаривать с монашествующими, и в целом всюду довольно сложная ситуация. Женские монастыри внешне более благополучны. Но общее впечатление все же, что в большинстве монастырей не знают, как строить монашескую жизнь. Нет личного опыта начальствующих, нет традиции, идущей из поколения в поколение. Что бы Вы могли сказать об этой ситуации и в чем видите путь выхода из этих трудностей?

Игумения Георгия: Да, очень такой больной и сложный вопрос. К нам в Иерусалим много приезжает и настоятелей, и настоятельниц, и тоже вот так жалуются. Или это дух времени, или даже трудно сказать. И настоятелям тоже тяжело. Сейчас ведь могут поставить, кто и не жил в монастыре. У него у самого нет опыта, практики, – а сразу в настоятели. Потом, самое главное, любовь должна быть в первую очередь к обители, к Богу, к послушанию. Я вспоминаю, я возвращаюсь к тому, как мы начинали в Пюхтице, какая закалка, как нам передавали старые монахини: надо бегом бежать на послушание, нам так внушали – бегом. И ни одного слова, можешь ты или не можешь, умеешь или не умеешь. Послушание всему научит. Здесь нужна ревность к подвигу, и любовь к Богу, и любовь к обители, тогда будешь все с любовью делать. Мы не рассуждали. Бывало, скажут: «Валя, завтра, вот матушка благословит, благочинная придет, завтра начинаем навоз возить с коровника – две недели возим навоз». Опять с радостью бежим. Покос – на покос: варить – варить; на клирос – на клирос. Все какая-то была духовная радость. А это радость от послушания. Когда послушание несешь с любовью, с ревностью, знаешь и помнишь, зачем ты пришла в монастырь, для чего. Цель должна быть. Для чего я пришла в монастырь? Спасать свою душу, ради любви к Богу, ради Царствия Небесного. Поэтому здесь такое состояние должно быть, а этого сейчас у многих, может быть, и нет. Идут в монастырь, а не знают, зачем идут. Может быть, даже без призвания, или кому-то может быть некуда деться, или ищут, сами не знают, чего они ищут. Самое главное – призвание.

Прот.А.Степанов: Часто бывает, что когда человек приходит в монастырь, первое время радость от монастырской жизни сопровождает его, а затем начинаются будни, привычная жизнь, вдохновение проходит. Что тогда делать?

Игумения Георгия: Здесь борьба. Здесь уже, знаете, надо над собой работать. Кому-то Господь посылает, может быть, болезни, кому-то искушения или еще какая-то борьба. Или бывает двое живут – разные характеры: одному холодно, другому жарко или еще что-нибудь. Искушение везде будет сопутствовать обязательно. Я помню, через год меня матушка Рафаила в крещенский сочельник одела в связочку, несколько нас человек. И в эту ночь тоже вижу сон, я еще тогда с мать Аркадией старицей первой жила, а после, уже меня матушка когда в связочку одела, меня тогда в игуменские взяли. И вот вижу сон, такой маленький ребенок на меня набрасывается. А хотя и связочка, видели, остренькие такие бархатные четки уже дают для непрестанной Иисусовой молитвы. И вот я его четками, четками на него. Он нет, нет и отпрыгнет. Потом опять на меня. И я, знаете, в таком страхе и просыпаюсь. А мать Аркадия мне сразу говорит: «Что ты не спишь?» Я говорю: «Матушка, я такой страшный сон сейчас видела, такой ребенок на меня все время набрасывался». А она и говорит: «Знаешь, Валя, что? Вчера тебя матушка одела в связочку – это первая монашеская одежда, вот враг уже и начинает искушать. Уже начинается борьба». А Иисусовой молитвой его надо отгонять. И всю жизнь будет борьба. А как святые достигали? Только усилием, борьбой. Без этого не будет никакого и роста духовного, и успеха, и духовного утешения не будет. Надо все делать с любовью, с радостью. Вот я говорю, что от послушания у нас была радость, мы бежали. Как мать Ираида сказала, что мы – служанки, вот все такое было состояние и чувство, на скотный бежим или куда-то что-то: живем в доме Царицы Небесной. Я даже в Горнем новеньким рассказываю об этом. Я говорю: «Сестры, а мы-то где живем? Здесь Сама Царица Небесная была, родился великий из пророков Иоанн Креститель, Захария и Елисавета жили – как же нам надо нести послушание, как здесь жить». Очень много дает еще, в подкрепление читать жития старчиков. Ведь у них тоже были всякие искушения, и падения были. Бывало так, что многих не понимали. От братии какая была и непризянь, может быть, кто-то и посмеется, всякое же было. Но опять терпели, смирялись, молились и шли своей дорогой. А самое главное, конечно, любовь к Богу. Помнить надо, зачем мы пришли, для чего. А жизнь наша – одно мгновение с вечностью. И все, скоро будем там. Надо свои багажники, чемоданчики набивать чем-то: у кого пост, у кого молитва. Да сейчас поститься, ведь народ слабый очень, все больные. Поститься не можешь, только молиться – смиряйся. Господь и малое примет, если со смирением, с покорностью, без ропота – Господь примет и это. Господь и намерение целует, приемлет.

Прот.А.Степанов: Матушка, а часто Вам удается говорить со своими монахинями? Наставлять их в частных беседах?

Игумения Георгия: Которые приходят, да. Но когда постригаем, одеваем, то каждой сестре перед этим я говорю, подумай, кого ты возьмешь себе в духовные матери. У нас же 6 схимниц. Правда, сейчас одна скончалась. 5 схимниц. Прожили жизнь всю, духовные, они утром и вечером в храме, правило исполняют, много молятся, что-то могут из своего опыта сказать, научить, подсказать. И в трудную минуту чем-то и помочь. Тогда вручаешь монахине: «Ходи и открывай, советуйся. И тебя твоя духовная мать наставит и вразумит тебя».

Прот.А.Степанов: Это очень важно, что молодые монахини имеют возможность получить такое серьезное духовное окормление.

Игумения Георгия: Да, молодых обязательно надо. Потом у нас часто исповедь. Это тоже очень много дает. Например, в Пюхтице немножко реже причащались. Но там, знаете, просто чувствуешь, что, может быть, далеко и от родины, хотя и Святая Земля, но какая-то потребность часто, и у Гроба Господня, и в праздники сестры просят причаститься. Иногда бывает и каждую неделю. Видишь, чувствуешь, что вот начинает унывать. Но бывает, если провинилась, тогда не благословляю, скажу: «Тебе будет наказание, не поедешь ко Гробу и не благословляю причащаться». Это самое большое наказание – не ехать ко Гробу.

Прот.А.Степанов: Встречаются ли у Вас сестры, которые, как Вам кажется, по призванию?

Игумения Георгия: Есть хорошие, есть. Безропотно послушание, что сказал – «Матушка, благословите, и все». А бывают такие, что начинают рассуждать. Одна говорит, тоже новенькая: «А я так люблю клирос, так люблю пение, а что, мы сегодня вечером не пойдем в церковь?» Я говорю: «Литургию молились, а вечером будешь на послушании». У нас же в Горнем и заросли есть где-то, территория большая, надо подмести. Или паломников завтра приезжает группа, допустим, 35 человек, надо на кухне что-то помочь. Я говорю, будете помогать сегодня на кухне. А одна там немножко такая: «А не будем в церковь, я только церковью и живу». Я говорю: «А послушание выше, выше поста и молитвы. От тебя, – говорю, – молитвы никто не отнимает: делай, а на устах и в уме молитва». Или вот другие – по святым местам только. Я говорю: «Ты уже была, который раз хочешь?» – «Еще хочу». – «Я говорю, хватит. Придет праздник Вознесения, поедем на Вознесение туда, и к стопочке приложишься, и все. А сейчас послушание, говорю, все, аминь, иди». Так немножко, знаете, надо чуть-чуть иногда тон повысить. Но Горненский монастырь, он особый. Там если бы приходили, как раньше мы с Пюхтиц посылали, у них уже закалка духа монастырского. А когда с мира приходят, они думают, что приедут только молиться и по святым местам ездить. А надо и трудиться.

Прот.А.Степанов: Господь говорит: верный в малом верен и во многом. Высокое, духовное открывается тому, кто сумел исполнить более простое. Что же, хочу поблагодарить Вас от имени наших слушателей за интересный и глубокий рассказ о монашеской жизни и о Вашей жизни, и хочу пожелать, чтобы Горненский монастырь стал для Ваших молодых монахинь тем же, чем для Вас был Пюхтицкий. Я надеюсь, что в следующий Ваш приезд Вы расскажете нам, во-первых, о коротком, но очень ярком периоде Вашей жизни настоятельства в Иоанновском монастыре и о Ваших многочисленных встречах с церковными иерархами и просто духоносными людьми, которых встречалось на Вашем пути, наверное, много. Для нас это очень ценный опыт. Еще раз благодарю Вас и до свидания.