Что такое «христианское понимание истории»? В программе «Уроки истории» об этом размышляют профессор-протоиерей Георгий Митрофанов и протоиерей Александр Степанов (передача 2).

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие радиослушатели! В эфире программа «Уроки истории» и ее ведущий протоиерей Александр Степанов. Сегодня мы продолжаем наш разговор с профессором Санкт-Петербургской Духовной Академии протоиереем Георгием Митрофановым о смысле истории, историософии. В прошлой нашей беседе мы уже выяснили ложные посылки очень многих историософских сочинений, я бы сказал, околоцерковных, которые претендуют на то, чтобы дать некую новую, основанную на богословском видении, картину исторического развития. И вот сегодня мы продолжаем наш разговор, и в основном мы будем говорить об истории России в каких-то более, может быть, конкретных сюжетах, наиболее популярных в сочинениях такого рода. И вот один из авторов, уже не современных, который тоже в этом направлении размышлял, это Данилевский. Один из упоминавшихся нами современных, так сказать, «историософов», Виктор Тростников довольно много цитирует Данилевского, в частности, он говорит об одной из его историософских идей о том, что не бывает цивилизаций смешанного типа. То есть если в результате исторического развития складывается какая-то цивилизация, одна, другая, третья, вот на сегодняшний день одна есть, то не может быть никаких промежуточных типов цивилизации, не может быть каких-то сближений. В частности, он говорит о том, что выросшие из одного духовного корня апостольской эпохи западное и восточное христианство затем разошлись, и какое-то их последующее сближение невозможно, именно цивилизационное, культурное, я не имею в виду в данном случае какие-то идеи экуменического характера. Россия – это один мир, западный мир – это совершенно другой мир, и общего у них уже чрезвычайно мало. Вот как Вам, отец Георгий, кажется, насколько эта идея разумна, во-первых, сам постулат Данилевского, насколько он верен, а, во-вторых, насколько его приложение к христианскому миру, разделенному цивилизационно, уместно? Прот.Г.Митрофанов: Прежде всего я бы хотел отметить то обстоятельство, что в лице Тростникова и Данилевского мы встречаем двух, в случае с Тростниковым – менее талантливого, в случае с Данилевским – более талантливого, дилетантов в исторической науке. Николай Яковлевич Данилевский был ихтиологом, писал даже книги на эту тему, исследуя, в частности, историю рыбного хозяйства в Поволжье. А потом, как человек по-русски дерзновенный, начитанный в некотором роде, решил, что он, написав главную книгу своей жизни «Россия и Европа», сделал великое историософское открытие. Я не знаю, насколько он сам отдавал себе отчет в то, что его историософия на самом деле проистекает из Шеллинга, ибо именно Шеллинг, который был весьма популярен в России в определенную эпоху, которого, конечно же, Данилевский читал, именно Шеллинг подчеркивал, что не существует единого исторического процесса, а история состоит из отдельных историй различных народов, которые развиваются как отдельные организмы. Вот эта попытка говорить о дискретности исторического процесса, о многообразии в единой всемирной истории на самом деле подлинных историй, попытка рассматривать историю вот этих народов как организмов с точки зрения, так сказать, биологической предопределенности, ведь любой организм запрограммирован генетически на определенного рода развитие и жизнь, и точно так же и народы – мы все это можем найти у Шеллинга, который все это написал в первой половине XIX века, будучи одним из многих представителей романтизма, который представлял собой реакцию на рационализм эпохи Просвещения, который во многом – хотя сам Шеллинг закончил свою жизнь римокатоликом, но на самом деле романтизм в своем стремлении как бы вернуться к религиозным, я бы сказал, мифологическим, как казалось многим романтикам, истокам культуры, реанимировал какие-то языческие представления. На самом деле здесь перед нами в шеллингианской философии истории чисто языческая картина мира, когда нет единого человечества, которое сотворено Богом и которое объединяет перед Лицом Божиим какие-то общие, Богом данные для всех людей общеобязательные ценности, например, заповеди Божии. Ничего этого нет, а есть разные, оторванные друг от друга народы, только место языческого бога, который ведет каждый свой народ, в сознании язычников, по своему пути, занимает, так сказать, концепция народа-организма. И вот Николай Яковлевич Данилевский, будучи естествоиспытателем, вот эту натурфилософию шеллингианскую, примененную уже теперь к философии истории, во многом заимствовал. Да, он высказывает некоторые, очень оригинальные, очень яркие идеи, которые потом, кстати сказать, на гораздо более серьезной основе, будут представлены в творчестве Освальда Шпенглера, уже в начале ХХ века. Здесь мы видим традицию вполне европейскую, так что Данилевскому следовало бы задуматься об истоках своего мировоззрения – они как раз проистекают из того самого «культурно-исторического типа». Этот термин как раз использует Данилевский, который чужд русскому культурно-историческому типу. Ему нужно было бы поискать себе вдохновения у киево-печерских летописцев, например, или, по крайней мере, хотя бы у византийских отцов. Он, тем не менее, вдохновение черпает в чуждом русскому культурно-историческом западноевропейском типе, у Шеллинга. Получается странная ситуация: он считал себя православным христианином и был православным христианином, по своему мировоззрению таковым себя позиционировал, но получается так, что, оказывается, православная христианская вера не является универсальным мировоззрением. Да, она сформировала русский культурно-исторический тип, точно так же, как культурно-исторический тип европейцев сформировали – правда, тут возникает проблема – одновременно и римо-католичество, и протестантизм в его многообразных проявлениях. А существует еще индийский культурно-исторический тип, китайский культурно-исторический тип, и возникает вопрос: а может ли с такой точки зрения православное христианство отозваться в жизни китайцев или индийцев, в этом культурно-историческом типе? Не будет ли попытка привнести православное христианство в Китай или Индию разрушением их культурно-исторического типа, если он является такой самодовлеющей ценностью? Перед нами, по существу, на место Церкви, Церкви Христовой, универсальной для всех народов, Церкви, от присутствия которой в жизни народа, каждого культурно-исторического типа происходит преображение этого культурно-исторического типа, вот на место этой Церкви устанавливается как высшая ценность культурно-исторический тип, а Церковь призвана его обслуживать. Да, она проявила себя в развитии и формировании русского культурно-исторического типа, но в ней совершенно не нуждался культурно-исторический тип китайский или индийский. Я сейчас сознательно оперирую теми категориями, которые существует в философско-исторической концепции Данилевского. Оказывается при таком подходе, что предназначением каждого человека является наиболее последовательное пребывание в той парадигме культурно-исторического типа, в которой он родился. В то время как Иисус Христос призывал представителей всех народов принять благовестие Свое… Прот.А.Степанов: «…идите и научите все народы…» Прот.Г.Митрофанов: …да, и тем самым изменить их культурно-исторические типы, предложить им в их культурно-исторических типах собраться в тот высший культурно-исторический тип, которым на самом деле является Церковь, который воспримет их, поглотит их, снивелирует их индивидуальность. И случится такая неприятность, что персы уже не будут поклоняться Митре, а египтяне не будут поклоняться своим зооморфным божествам. Все неожиданно будут поклоняться Христу. Какое оскудение религиозного многообразия в истории человечества! И так далее. Почему я говорю об этом столь резко. Потому что перед нами типичное проявление дилетантизма, дилетантизма не только Тростникова, пишущего о Данилевском как о об одном из величайших философов истории, хотя он был одним из многих и не самым оригинальным. Если сравнить его со Шпенглером, безусловно, Шпенглер представляется гораздо более крупной величиной, точно так же, как и первооткрыватель этого учения, Шеллинг. Но перед нами ведь результат дилетантизма читателей Тростникова, которые с легкостью на веру принимают то, что им предлагается. А предлагается им совершенно нехристианская философия истории. Причем надо помнить, что с Данилевским спорили еще его современники, тот же самый Владимир Сергеевич Соловьев, который, в отличие от Данилевского или Тростникова, был профессиональным ученым-гуманитарием, который, конечно же, в вопросах философии истории разбирался куда более компетентно. При том, что и он сам никогда не претендовал на открытие таких вот универсальных законов философско-исторического развития человечества. Прот.А.Степанов: Но вот, может быть, последний вопрос, касающийся общеисторических штудий. Пожалуй, одна из самых распространенных и самых искусительных, на мой взгляд, — это идея действия тайных сил в истории. Помимо того, что открывается взору историка, даже рационального наблюдателя, есть еще некоторые пружины, некоторые механизмы, которые выражаются в каких-то тайных сообществах, каких-то подпольных группах, которые тем не менее способны контролировать и направлять исторический процесс, и не в рамках одной лишь страны, но в масштабах всего человечества. Подобные идеи, действительно, возникали в связи с самыми разными религиозными построениями, например, увлекались одно время тем, что в Шамбале, в горах Тибета некие старцы, которые духовным образом источают какие-то мощные энергии и управляют жизнью этого мира. Другой линией этой идеи является масонский заговор – тайные ложи, иногда они и явные, которые тоже влияют определенным образом на ход истории. И на эту тему мы могли бы, конечно же, приводить огромное количество примеров и цитат – скажем, из таких исторических изысканий, которые, в общем, сводят весь исторический процесс главным образом к действию вот этих вот сил. Как, отец Георгий, Вы относитесь к идее того, что в мире правят тайные для историка силы? Прот.Г.Митрофанов: Надо сказать, что для средневекового восприятия истории было действительно характерно очень глубокое переживание присутствия в ней Божественного Промысла. В условиях эпохи Возрождения, эпохи Просвещения, когда такое, я бы сказал, теоцентричное восприятие истории прежде всего как сферы деятельности Бога постепенно начинает в сознании многих размываться, происходит своеобразная подмена. Функцию Божественного Промысла начинают исполнять какие-то сверхлюди, сверхсообщества, разумеется, тайные, которые и предопределяют ход истории. В истории подобного рода тенденция получает даже вполне определенное название конспирологии, которая пытается те или иные исторические события, подчас самые разные, связать с деятельностью конкретных лиц, конкретных сообществ. Вот одна из самых популярных теорий – теория масонского или жидо-масонского заговора, хотя вот тут уже возникают проблемы, если мы вспомним, что масонские ложи, такие, какие они действительно сформировались в окончательном виде, появляются в 1717 году, это первая масонская ложа, в Англии, и как раз евреев туда не принимают, исходя именно из того, что масонские ложи должны были вбирать в себя представителей европейских общественных, культурных, политических элит, и обязательно христиан. Потом уже начинают масонские ложи принимать крещеных евреев, потом уже и евреев в XIX веке. Масонство всегда было многообразным, масонские ложи находились в конфликтах между собой. Что здесь можно сказать? Действительно, члены Конвента почти все были членами масонских лож, но того самого Конвента, который вынес смертный приговор королю Людовику XVI, который сам был членом масонской ложи. Что мы можем сказать о деятельности наших декабристов, которые входили в масонские ложи и чьи Северное и Южное общества явились по существу вариантом таких тайных обществ, если суд над ними возглавлял один из главных руководителей русского масонства Михаил Михайлович Сперанский, которого тем не менее очень ценил и основательно возвысил не только Александр Первый, сам являвшийся когда-то масоном, но и Николай Первый, боровшийся с масонскими ложами и ликвидировавший русское масонство по существу. Что мы можем говорить о масонах как о единой, детерминирующей мировой исторический процесс силе, если в недавнем прошлом в Чили масон Сальвадор Альенде был свергнут масоном генералом Пиночетом? Потому что членство в масонских ложах для Латинской Америки является таким обязательным клубным признаком участия в политике. Конечно, масонство – это один из многих примеров существования в мировой истории тайных обществ, тайных клубов, которые подчас оказывают очень сильное влияние на политику, но подчас не оказывают практически никакого влияния. Достаточно вспомнить, например, русскую историю, в которой масонство было очень влиятельно на рубеже XVIII-XIX веков, и появившись вновь после почти семидесятилетнего перерыва в начале ХХ века, оно проявило свою полную, так сказать, неспособность влиять на политический процесс. Ибо Временное правительство, большинство из членов которого были масонами, было свергнуто большевиками, среди которых масонов практически не было ни одного в верхушке, за исключением Скворцова-Степанова, не самой, мягко скажем, крупной фигуры. Перед нами на самом деле обыкновенное мифотворчество на историческую тему. И здесь сразу возникает вопрос – если эти силы тайные, то откуда вы знаете, что они действуют? А если они столь очевидно лежат на поверхности, то в чем же их таинственность и могущество? Но для христианина здесь заключается самый главный вопрос: если есть сила, способная проявлять себя в истории ощутимее, чем Божественный Промысл, значит, не Бог осуществляет направление – не хочу сказать, «управление» – а направление мировой истории. При таком подходе очевидно, что свободная воля человека ничего не значит и осознанно, или даже неосознанно, человек на самом деле выполняет волю той тайной силы, которая каким-то образом им управляет – либо непосредственно приняв его в свое тайное сообщество, либо опосредованно, через кого-то манипулируя им. Мы попадаем в совершенно фантасмагорическую картину, на самом деле нам очень хорошо знакомую по нашему недавнему прошлому. Я приведу опять-таки конкретный пример: коммунистический режим начал с утверждения о том, что он создает экономику, которая, в отличие от всех экономик мира, будет управляться планово. Был принят первый пятилетний план. Естественно, этот план оказался невыполненным в тех рамках, которые предполагались его разработчиками. В чем проблема? Оказалось, что проблема в том, что во многих отраслях народного хозяйства в советской России действовали вредители. План был хорош, но вредители мешали его исполнять. Стали искать этих вредителей, естественно, они нашлись. Их, естественно, наказали. И так далее. И вот это очень характерная черта сознания конспирологического: пытаться объяснять успехи или неудачи исторического процесса действием каких-то злокозненных сил. Прот.А.Степанов: Неудачи, конечно, прежде всего. Прот.Г.Митрофанов: Да, неудачи, прежде всего. Потому что победа – это вопреки этим мешающим силам, а неудача – из-за этих сил. И так далее. И вот это сознание, на самом деле, для России до 1917 года отнюдь не столь характерное и распространенное, пышным цветом расцвело в наше постсоветское время. Точно так же подобного рода представления, например, насаждались в нацистской Германии. Вождь не может быть неправ, и если что-то у вождя не получается, виноваты в этом враги, которые пробираются во все сферы жизни. По существу выйти из этого сознания очень непросто. И даже вроде бы придя к православной вере, входя в церковную жизнь, человек продолжает мыслить в той же самой парадигме. Прот.А.Степанов: К сожалению, это очень часто именно в церковной среде. Прот.Г.Митрофанов: Да, причем в церковной среде – ну, допустим, что человек ограничивается тем, что связывает происки злых сил с конкретными проявлениями, так сказать, демонических сил. Но очень часто, учитывая, что бесов наблюдают въяве очень немногие люди, и надо все же дойти до определенного состояния, чтобы их видеть, то за неимением бесов начинают выискивать конкретных людей из своих же братьев и сестер-христиан, в которых видят таких же проводников каких-то тайных разрушительных тенденций для теперь уже церковной жизни. Прот.А.Степанов: Я думаю, здесь главная опасность уже, конечно, в том, что человек таким образом полностью избавляет себя от какой бы то ни было ответственности. Если что-то происходит не так, если что-то плохо – я ни в чем не виноват. Виноваты тайные сообщества, виноваты враги, виноваты вредители, и тем самым главный пафос духовный христианства – принятие на себя ответственности и поиска в себе прежде всего каких-то несовершенств, этот пафос здесь совершенно нивелируется, в лучшем случае отходит на второй план. Прот.Г.Митрофанов: Да, и поэтому данная точка зрения не только оказывается бессмысленной, но и безнравственной, ибо человек по существу погружает себя в определенного рода комплексы, а когда человек живет комплексами, а не свободным и ответственным умением принимать какие-либо решения, он очень легко оказывается способен на совершенно для него самого, может быть, неожиданные действия, которые потом он сам же будет для себя объяснять влиянием каких-то тайных сил, которые уже через него действуют. И так можно дойти просто до настоящего сумасшедшего дома или до состояния духовной прелести. Прот.А.Степанов: Ну что же, отец Георгий, я теперь хотел бы перейти к обсуждению собственно русской истории и таких ее ключевых сюжетов, которые обычно в современных историософских сочинениях, как правило, обсуждаются. Вот, может быть, мы начнем с какой-то общей картины этапов русской истории. Я приведу один только пример, цитату: «Наиболее радикальный проект перестройки отечественной цивилизации был задуман и частично осуществлен на наших глазах в ходе переворота 1991-1993 годов». То есть вот самое радикальное, что вообще произошло в истории России за всю ее тысячелетнюю историю, это перестройка. Я думаю, что, может быть, Вы могли бы дать какую-то общую, если хотите, свою картину таких наиболее важных этапов истории, поворотов, сломов, как Вам кажется, наиболее значимых. Прот.Г.Митрофанов: Вы знаете, я не могу здесь ничего оригинального сказать, потому что вся русская история уже давно, я бы даже сказал, «трафаретно» историками периодизирована. Поэтому что здесь можно сказать: действительно, история России была исполнена каких-то таких периодов очень сложных, трагичных, в чем-то разнящихся между собой. Безусловно, мы можем говорить об эпохе дописьменной истории, которая, собственно, имела место до крещения Руси. Очень важно, что именно с крещения Руси начинается письменная история. Вот в этом наша сила и, наверное, наша слабость одновременно, что у нас не было такой развитой языческой культуры, в сопротивлении которой христианская Церковь могла бы утверждать себя, может быть, очень трудно, может быть, даже кроваво, но одновременно выковывая, в частности, так сказать, свое интеллектуальное оружие. Прот.А.Степанов: То есть христианство пришло не «снизу», так сказать, органичным таким путем; оно было дано «сверху», через князя. Прот.Г.Митрофанов: Я бы даже не это сказал. Да, оно дано было сверху, но очень неожиданно быстро и легко, а, значит, увы, поверхностно распространилось среди этой массы славяно-фино-угорских племен, у которых еще существовала варяжская верхушка, с одной стороны, вроде бы сплотив русских людей, как людей прежде всего православных, но насколько глубоко было их православие? Насколько, действительно, быстро язычество ушло – или же сохранилось, закапсулировалось, оставив нам определенного рода двоеверие? Прот.А.Степанов: Да, христианство не было выстрадано, что ли… Прот.Г.Митрофанов: Да, выстрадано и продумано. И здесь, как ни странно, противоречивым оказывается то обстоятельство, что мы получили православную веру на славянском языке, сразу же. У нас не было необходимости изучать греческий язык, а через него приобщаться к полноте вообще православной культуры. Мы ее могли вообще и не знать, ограничиваясь чтением богослужебных книг на славянском языке, что у нас и происходило. Богослужебная книга это величайший кладезь мудрости, но осмыслить-то его можно лишь зная всю полноту византийской культуры, весь контекст византийской культуры. А у нас она заменяла собой, собственно, все. Да, была эта Древняя Русь, с ее удельной раздробленностью, по-своему интересная страна. И нужно сказать, что в этой интересной стране интересен был именно вот этот удельный элемент. Страна была огромного размера, плотность населения была очень незначительной, и поэтому очень медленно, очень трудно формировались на уровне этих уделов какие-то такие типы местной культуры, местной общественной жизни. Конечно, Древняя Русь – это особая Русь, об этом можно много говорить. Потом, конечно, наступает монгольское завоевание, и Русь начинает меняться. Она меняется территориально, она меняется политически, она меняется культурно. Новгородчина и псковщина не знают монгольского завоевания. Западные области отходят под власть Литвы, Польши, Венгрии. Московская Русь, по существу, на два с половиной века становится составной частью сначала языческой, а потом мусульманской Орды, и так далее. Новый этап – Московская Русь. Этап Московской Руси был довольно продолжительным и сложным, потому что, конечно, крушение Византии и попытка Московской Руси, совершенно не подготовленной ни политически, ни культурно, ни даже в военном отношении, занять место Византии порождает массу проблем, и одной из этих проблем является для страны очень тяжелое царствование Ивана Грозного. Ведь это действительно личность огромного масштаба, которая попыталась впервые среди русских людей стать на уровне задач такой, я бы сказал, мировой геополитики. Кончилось это весьма трагично прежде всего для страны. Результат – Смутное время. Попытка вернуться в христианский мир, с которого и началась русская история. Частые попытки, неудачные и неуспешные, в XVII веке, и, наконец, петровские реформы, имперский период. Российская империя – здесь я бы хотел солидаризироваться с точкой зрения Георгия Петровича Федотова о том, что именно древняя Киевская Русь и Российская империя являются наиболее светлыми, наиболее христиански чуткими эпохами русской истории. Прот.А.Степанов: Но вот некоторые авторы как раз называют Московскую Русь, и это довольно распространено, как я понял, в этого рода сочинениях, «золотым периодом» русской истории, выделяют как наиболее совершенный, наиболее проявивший христианский идеал в истории страны. Затем имперскую Россию, скажем, философ Казин называет «серебряным периодом», а советский период – «железным периодом». Такие у него металлические ассоциации возникают здесь. Прот.Г.Митрофанов: В данном случае надо сказать, что, конечно, Российская империя уступает место Советскому Союзу, но в Советском Союзе выступают подчас в гораздо большей степени черты Московской Руси, правда, по преимуществу негативные черты. А что же касается событий 1991-93 годов, Вы знаете, историку их осмыслить по-настоящему еще довольно сложно, потому что, конечно, мы должны для того, чтобы оценить исторические события, находиться от них в хронологическом отрыве лет на пятьдесят; мы должны быть знакомы с источниками, с архивными материалами, которые проливают свет на то, что на самом деле происходило. Для меня, например, очевидно следующее: период 1991-93 годов не стал периодом осмысленного разрушения коммунистической системы в нашем народе; не стал периодом нравственного преодоления коммунистического периода в нашем народе. Этот был период, действительно, развала, слома коммунистической, тоталитарной системы, которую поначалу пытались сохранить, перестроив ее в конце 80-х годов, но не сумели. А потом, когда она рухнула, выяснилось, что на самом-то деле на руинах коммунистической системы та же самая партийно-административная номенклатура, сохранявшая в значительной степени свою власть, стала под новыми внешними лозунгами, под лозунгами как бы возвращающими нас к русскому историческому прошлому – двуглавый орел и трехцветный флаг – создавать, и вот это слово мне очень нравится, постсоветскую систему управления, которая и имеет место у нас. И мы сейчас уже можем на самом деле говорить, что мы вступили уже не в постсоветский, а в построссийский период русской истории, то есть такой период русской истории, в котором наша страна настолько уже оторвалась от предшествующего, имперского периода своей истории и настолько еще продолжает оставаться в советском периоде, который ведь по существу представлял собой новый этап нашей истории, что перед нами в общем и целом рождается наряду с Древней Русью, с Московской Русью, с Российской империей и советским периодом какой-то пятый тип, пятый период русской истории, пятый тип, если угодно, русской цивилизации, который, к сожалению, с моей точки зрения, и духовно, и культурно отторгнут от имперского периода русской истории, совершенно не связан с периодом древнерусским, хотя через советский период что-то его роднит с Московской Русью. Но если говорить конкретно и по существу, то мы еще не знаем, какая страна рождается на наших глазах. То, что 1991-93 год был неизбежен, об этом спорить не приходится. Это не какая-то злая воля каких-то злых лиц проявила себя здесь. Коммунизм, уничтожавший нашу страну на протяжении семидесяти лет, оказался сам нежизнеспособен, и он неизбежно должен был рухнуть. Вот он и рухнул. И, может быть, от того, что он рухнул сам, а не был свергнут нашим народом – мы бы, может быть, избавились от него большей кровью, чем та, которая пролилась на постсоветском пространстве, но мы, к сожалению, так и не смогли духовно преодолеть коммунизм, а значит, мы остались духовно пленниками этого периода. Другое дело, что за коммунистический период мы понесли такие демографические потери, что уже и народ-то наш качественно изменился. И это в еще большей степени подчеркивает то обстоятельство, что перед нами вхождение в новый период русской истории, который является, в каком-то смысле слова постсоветским и, в еще большей степени, построссийским. Прот.А.Степанов: То есть все-таки мы определенно должны считать, что главный, так сказать, слом линии исторического развития России произошел во время революции. Тогда мы сошли с тех исторических, так сказать, рельс, той исторической колеи, по которой двигались, так или иначе, конечно, с каким-то отклонениями, но в течение, в общем, почти тысячелетней истории. Прот.Г.Митрофанов: Да, и в общем, в позитивном направлении. Когда мы, так или иначе, через Московскую даже Русь, пронесли перед собой тот идеал Руси, который был дан нам Владимиром Святым. Советский период – это уже совершеннейшая смена парадигмы русской истории. Так вот, мы сейчас оказываемся, по существу, в прежней, коммунистической парадигме, великодержавнической, националистической, слегка оправославленной, но черпающей себе вдохновение именно не на христианском Западе, а на языческо-коммунистическом Дальнем Востоке, но, в общем и целом, перед нами продолжение, я считаю, пока еще периода советского. Прот.А.Степанов: С этим связана еще одна особенность историософских сочинений такого рода, о которых мы сегодня говорим, а именно желание идеализировать собственный народ. Мы действительно народ-богоносец, и как же мы можем быть плохими? Я приведу ряд цитат, скажем, такого рода: «Утерянная петербургской монархией истина Святой Руси-Третьего Рима оказалась подхваченной русским народом, вопреки замыслам красных комиссаров, призывавших пальнуть в Святую Русь пулей». Или такой фрагмент, например: «Русский крестьянин и рабочий не верил, когда его призывали все взять себе ради его собственной выгоды. Но он поверил и взялся за оружие во время революции, когда ему сказали, что он призван убить зло в мире и насадить в нем вечную справедливость». Или такая яркая цитата: «В руку России вкладывали коммунистический меч; она его, как и все иноземные дары, переделывала в православный крест». Как это переделывалось в советское время в крест, мне сказать очень трудно, но вот тем не менее. «Чудовищная жестокость коллективизации 1929-32 годов не отменяет того факта, что она имела свои движущие силы и в сфере идеальных устремлений народа, а не только в злодействе тогдашних политических вождей…» Прот.Г.Митрофанов: Как же нужно не знать собственную историю, как же нужно презирать простого русского человека, вынесшего на своих плечах все эти ужасы и коллективизации, и войн, чтобы писать такие слова! Это совершенно безответственный и кощунственный бред на историческую тему, который даже комментировать невозможно. Я уж не знаю, кого Вы здесь цитируете, но я думаю, что подобного рода мысли у нас очень часто изрекаются бывшими советскими обществоведами… Прот.А.Степанов: В данном случае это Александр Казин. Прот.Г.Митрофанов: …философами, в частности, которые в свое время говорили, по существу, не продумывая и не переживая то, что вкладывала в них официальная идеология, а сейчас, так сказать, точно таким же образом говорят несколько иные истины, которые не имеют никакого отношения к реальной истории и реальной трагической судьбе нашего народа. Если же говорить о этих категориях «богоносца» — что здесь можно сказать? Нет в христианском вероучении такой категории. Народ Божий – этот народ, который в Церкви. Церковь и есть народ Божий, состоящий из разных этносов. И никакому конкретному, православному ли, католическому ли, народу не подобает занимать место Церкви Христовой на земле. Что же касается советского периода русской истории, то на все эти рассуждения можно просто обратить внимание данного автора на икону Собора русских новомучеников, которая, действительно, стоит стеной между Православной Церковью и коммунистическим прошлым. Вот Вы сейчас процитировали несколько суждений, которые, действительно, не такие уж редкие, и спорить с ними уже, кажется, бесполезно, и именно потому, что только человек, органически отторгнутый, даже не скажу – не знающий свою историю, а именно органически отторгнутый от своей истории, который не пытается даже пережить и продумать ее в сердце своем и в мозгах своих, позволяет себе подобного рода безответственный и кощунственный бред. Десятки миллионов людей, отнюдь не вольно, а вынужденно положивших свои жизни на молох еще одной Вавилонской башни, воздвигавшейся и до сих пор стоящей в виде этого зиккурата-мавзолея на Красной площади, должны вопиять к небу о своей боли и скорби. И не видеть, не слышать этого может лишь только человек, повторяю, неосведомленный и дезинформированный, но дезинформированный по собственному желанию. Поэтому мы, возвращаясь к главной теме наших бесед, можем сказать только об одном: человек, знающий историю, становится, если, может быть, и не мудрее, но во всяком случае человечнее, осознавая, что кровь, проливавшаяся, в частности, в русской истории, была столь обильна, что пытаться на этой крови возводить подобного рода пропагандистские и очень понятные мифы о том, что что бы мы ни делали, мы всегда были самыми лучшими, это действительно возвращает нас к известным словам: тот, кто не знает своей истории, рискует пережить ее вновь. А еще одной такой истории ХХ века в ХХI веке нашему народу будет невозможно перенести физически. Он и так уже достаточно надломлен. Прот.А.Степанов: Такой человек живет просто, видимо, в сфере своих каких-то мечтаний, в каких-то абсолютно не соотнесенных с реальностью фантазиях, и вот они заменяют человеку реальную жизнь, реальную ответственность за то, что происходит. Это то, что в духовном смысле можно характеризовать как прелесть, как мечтательность уж во всяком случае, которая никак не рекомендуется аскетически. И очень печально, что действительно так много людей, читая вот эти опусы, проникается ими, и начинает сама эта масса людей мыслить в этих же категориях, отворачиваясь от реальности и поворачиваясь к этой фантасмагории, которая ни к чему реальному не имеет никакого отношения. Прот.Г.Митрофанов: Но это очень естественно, потому что в таком фантасмагорическом мире мы жили на протяжении десятилетий. Кто из нас всерьез верил в то, что мы будем жить при коммунизме? Никто не верил, но все говорили об этом как о чем-то само собой разумеющемся, даже не придавая никакого значения этим словам. А здесь перед нами такая же никого ни к чему не обязывающая игра словами. Прот.А.Степанов: Вот мы уже все-таки так или иначе Московскую Русь затронули. Может быть, нам в завершение поговорить об имперском периоде истории России, который, в общем, во всех этих сочинениях, как правило, рассматривается как период такого снижения, или даже апостасии, то есть охлаждения веры и отхода от основ православной жизни. Вот этот период, который, я знаю, Вы как раз любите, понимая всю его противоречивость и недостатки, но все-таки видите его большой позитивный смысл. Вот что можно сказать об имперском периоде России? Прот.Г.Митрофанов: Я могу сказать, почему его не любят подобного рода фантазеры. Именно в имперский период в России складывается вот та самая историческая наука, и церковно-историческая наука, и история Российского государства, и гражданская история, которая позволила нам взглянуть на себя достаточно критически, которая избавила нас от мифов о самих себе. И ведь это не значит, что мы от этого стали какими-то неполноценными людьми, наоборот: первый опыт научной истории, который принадлежит Карамзину, который открыл нам нашу историю, – это, конечно, была небезупречная книга, конечно, с ним впоследствии спорили, конечно, его дополняли и так далее – но по существу исторический взгляд на свое собственное прошлое вернул нас к реальности, и дал нам на самом деле силы. Можно сказать, что «История государства Российского» — это была книга, которую читали огромное количество грамотных (впрочем, тогда их было немного, в начале XIX века) людей России. И вот эта русская культурная элита ощутила себя связанной не с придуманной, а с конкретной, реальной страной. А вообще имперский период хорош уже одним тем, что именно для представителей русской духовной элиты, в священном ли сане, с профессорским ли званием, было в гораздо меньшей степени характерно, чем для жителей Московской Руси, ощущение своей богоизбранности. Наоборот, в период Российской империи все больше и больше формировалось людей, которые достаточно критично, в том числе христиански критично, относились к русской жизни. Проблема была, проблема заключалась именно в том, что народные массы, жившие в Российской империи, гораздо медленнее, чем следовало, приобщались к той элементарной православной культуре, мировоззрение которой было необходимо в ту эпоху. Печальное наследие Московской Руси заключалось именно в том, что ничего, кроме традиционного патриархального православного быта, не научающего человека христиански мыслить о самом себе, в конкретной своей житейской ситуации, русскому народу не было предложено. Запоздалые попытки просвещать его в имперский период, запоздалые, недостаточно последовательные, в том числе и со стороны Церкви, привели нас к тому, что иллюзия того, что наш народ является органично православным, генетически православным, оказались развеяны 1917-м годом. Главным гонителем Русской Православной Церкви оказался простой русский православный христианин. И, собственно, после этого говорить о какой-то органичной приобщенности русского народа к христианству уже не приходится. 1917-й год показал, что наша страна была недостаточно христианизированной, ибо ни в одной христианской стране не стало возможным такое страшное кровавое гонение, я не говорю даже о Церкви, о церковной иерархии и духовенстве, а гонение на все свое историческое прошлое, которое стало возможным у нас. И с этой точки зрения имперский период тоже не справился со своей задачей, но по крайней мере эту задачу сформулировал и начал ее решать. Он начал заниматься тем, чем, увы, не занималась Московская Русь: он стал формировать у русского человека христианское мировоззрение, которое должно было помочь ему давать христиански мотивированные ответы на очень сложные искушения и соблазны ХХ века. К сожалению, людей, способных духовно верно сориентироваться в этих условиях, оказалось немного, и большая часть этих людей оказалась уничтоженной. Но при этом произошло крушение того самого патриархального православного домостроевского быта, который на самом деле никогда в таком виде, в каком он был зафиксирован в книгах, в том же самом «Домострое», не существовал в русской жизни, но который создавал у нас иллюзию нашей безусловной, окончательной, гораздо более полной, чем у всех прочих народов, приобщенности к полноте православной истины. Да, именно в имперский период многие русские мыслители, многие русские священнослужители стали ставить это под сомнение, стали констатировать проблему. И вот эта постановка проблемы и рассматривается очень часто как свидетельство недостаточной веры России имперского периода в самое себя. Так ведь это и хорошо. Веровать нужно не в себя, имея в виду человека, страну, государство, но в Господа Бога. А когда ты начинаешь отождествлять Бога с собой, с государем ли, с государством ли, с народом ли, ты теряешь чувство духовно-исторической реальности и очень легко начинаешь принимать за законного государя узурпатора власти. Даже когда он чисто внешне настолько отвратителен и говорит вещи, которые являются вопиющим противоречием с тем, что воспитывала Церковь на протяжении веков. Ты идешь за ним, ибо он дает тебе право на бесчестие. В данном случае мы уже рискуем перейти в сферу какой-то публицистики, ведь разговор должен быть предметным. Мы ведь и ведем этот разговор в разных наших программах, показывая ту самую конкретную историческую фактуру российской имперской жизни, почерпнутой из конкретных исторических источников, из исторических исследований, которые были написаны об этом времени. И выход вот из этой фантасмагории на тему русской истории у нас может быть только в одном: в том, чтобы мы, наконец, научились представлять себе и ценить ту страну, которой была Россия до 1917-го года. При всех ее противоречиях, при всех ее несовершенствах, это была страна, в наибольшей степени приблизившаяся к идеалу страны христианской. Вы скажете, а разве она не была далеко от этого идеала? Конечно, была далека. Но если мы сравним ее со всеми предшествующими периодами русской истории, то мы можем сказать одно: именно в период Российской империи христианство стало постепенно проявлять себя в истории нашего народа и как мировоззрение, и, самое главное, как ценность, определяющая нашу социальную, общественную и культурную жизнь. Очень небольшой, очень тонкий слой русской духовной и культурной элиты, в которую я включаю всех, от священнослужителей, образованных, совестливых, мыслящих, до чиновников, профессоров, учителей, земских деятелей и многих и многих других людей, включая сюда таких вот, например, русских купцов, как будущий старец Серафим Вырицкий. Вот этот слой оказался очень тонким, к тому же еще и срезанным. И, конечно же, черты христианской жизни искать уже в коммунистическом периоде русской истории не приходится, поскольку именно эти черты и вытравлялись всеми возможными способами. Прот.А.Степанов: Вот здесь возникает самая, пожалуй, пышная мифология, которая связана с тем, что в советский период нашей истории на самом деле все это продолжало существовать, все лучшее, все христианское, но как бы под спудом. Вот таких мест очень много, вот, например: «Святая Русь, не удержавшись на поверхности истории, ушла в ее глубину, но и оттуда продолжала невидимо определять земные пути отечества…» Или: «Святая Русь не умерла, но ушла с поверхности жизни, как Китеж-град…» и так далее. Прот.Г.Митрофанов: Я не понимаю, отец Александр, зачем Вы цитируете все это? Прот.А.Степанов: Для того, чтобы люди узнали более конкретно, о чем идет речь. Вот, действительно, все это и смешно, и, конечно, более всего грустно. Прот.Г.Митрофанов: Я не знаю, куда в это время ушла Святая Русь, как град Китеж она погружалась или еще что-то в этом роде, но я знаю, что в это время крупнейшая Поместная Церковь православного мира, которой была Русская Православная Церковь, была практически полностью физически уничтожена как структура. Вот это произошло в реальности. И сделалось это по преимуществу руками православных же христиан, крещеных, причащавшихся, когда-то изучавших Закон Божий. Вот это случилось. Прот.А.Степанов: Но здесь даже и о Церкви есть интересные такие суждения: «Под новой символикой СССР Россия стала собираться и строиться на пепелище. Можно даже сказать о предопределенности этого процесса. Во всяком случае, она была ясна и святому Патриарху Тихону, и митрополиту Сергию (Страгородскому), издавшему в 1927 году свою известную Декларацию…» То есть на самом деле и Патриарх Тихон, и митрополит Сергий вдруг увидели и оценили спасительность нового строя для нашей страны и потому его и благословили. И Декларация митрополита Сергия – это не вынужденный акт неимоверного давления власти на Церковь, а как бы констатация того, что прозрели. Прот.Г.Митрофанов: Вот здесь перед нами очень яркая иллюстрация того, как незнание элементарных исторических фактов превращает этого человека, который вроде бы пытается мыслить как православный, просто в кощунника по отношению к священноисповеднику Патриарху Тихону и глубоко трагическому по своей сути иерарху митрополиту Сергию. Историческое невежество всегда идет рука об руку с духовным, религиозным кощунством. Прот.А.Степанов: Спасибо, отец Георгий, я думаю, мы достаточно поговорили, и сожалею, что, может быть, для многих наших слушателей, я надеюсь, то, о чем мы говорили, во многом показалось даже трюизмом. И я убежден, что многие из слушателей нашего радио все-таки мыслят, конечно, иначе и имеют достаточно чуткости духовной, вот этого умения различения духов, потому что и в этом дело. Это дело просто здоровой христианской интуиции – распознать фальшивку, отличить ее от подлинного. Нашим слушателям пришлось тем не менее слушать заочную полемику с теми широко распространенными взглядами, идеями, которые так характерны для сегодняшней церковной нашей среды. Но, надеюсь, что кому-то и из тех людей, которые только начинают увлекаться всей этой обширной литературой, все-таки наша беседа поможет точнее определить свое видение истории Церкви, истории нашей страны и вообще понимания духовных основ жизни человечества. Я благодарю моего сегодняшнего собеседника, протоиерея Георгия Митрофанова, профессора Санкт-Петербургской Духовной Академии. На этом мы заканчиваем программу «Уроки истории». Ее вел протоиерей Александр Степанов. Всего вам доброго! Прот.Г.Митрофанов: До свидания!