80 лет назад началась война

Update Required To play the media you will need to either update your browser to a recent version or update your Flash plugin.

22 июня 2021 г. мы отмечаем 80-летие начала Великой Отечественной войны.

В свою очередь, это часть Второй Мировой войны.

И часть военной истории нашей страны.

Великая Отечественная война

В этой рубрике на Сервисе скачиваний передач радио «Град Петров» — более 30 наименований, в основном это сборники передач.

Среди них есть лекции, беседы с историками, чтение мемуаров (дневники, воспоминания), художественные произведения (проза, стихи).

Никита Андреевич Ломагин:

«На Бадаевских складах был запас продовольствия максимум на несколько дней, 2-3 дня. Власти было очень выгодно говорить о том, что вот, смотрите, Бадаевские склады немцы разбомбили. «У нас оно было, но вот такой супостат, который лишил нас последнего». Безусловно, это так. Немцы сознательно наносили удары по продовольственным складам с тем, чтобы решить проблему как можно быстрее, но были другие возможности. Вот в воспоминаниях Анастаса Ивановича Микояна «Как это было» упоминается эпизод, когда он, Микоян, предлагал Жданову еще в июле 1941 года складировать в Ленинграде значительные продовольственные ресурсы, которые эвакуировались из западных районов страны. В Ленинграде были большие помещения: это и школы, и вузы, и, извините, музеи, куда можно было складировать продовольствие. Но Жданов от этого отказался. Полагая, что, по всей видимости, угроза не столь серьезна, с одной стороны, а с другой стороны, боясь показаться паникером, пораженцем, не верящим в силу Красной Армии. Логика его рассуждений была такова: зачем делать эти запасы, если не сегодня-завтра произойдет то, о чем говорила пропаганда еще до войны, тот же самый товарищ Жданов? Конечно же, кризис начался, и факторами, которые влияли на настроение населения, прежде всего были военные неудачи. Ведь Красная Армия, ради которой жертвовали практически всем, в которую верили, оказалась в начале войны несостоятельной. Это факт. То есть вопрос был о смысле тех жертв, которые были принесены с 1917 года по 1941 год. Второй момент, который оказывал воздействие на настроение населения, это неспособность власти обеспечить население продовольствием. То есть две самые важные функции – обеспечить безопасность и накормить. Для советского человека, русского человека, патерналистски ориентированного, это то, что имеет наибольшее значение. И вот эти мифы о сильной власти, власти эффективной, способной выполнять те функции, которые от нее ожидаются, они влияли на настроение населения».

СКАЧАТЬ

Вторая Мировая война

Если брать более широкие временные и географические рамки — мы найдем больше тем и передач для ознакомления и осмысления.

В наших программах — «Новости Сервиса скачиваний» — мы предлагаем также посмотреть на участие русских в других странах в этой войне.

Церковь и война

Протоиерей Василий Ермаков:

«Для меня самый кровоточащий вопрос – воспоминания о прошлом. Немцы к нам пришли 9 октября 1941 года в 12 часов дня. 3-го октября они взяли Орёл, который от нас в 62-х километрах. Уличных боев там прошло немного. И потом слышим, что церковь открылась у нас в Болхове. Маленькая была монастырская церквушечка во имя митрополита Алексия. А рядом с моим домом находился дом моего наставника отца Василия Веревкина. Он только вернулся из ссылки в 1940-м году, пробыв 8 лет на лесоповале в Архангельской области. Работы ему никакой не давали. А с его сыном я учился в нашей 3-й школе. Он был вынужден подрабатывать выкорчевыванием яблонь и груш, которые засохли, замерзли в 1940-м году, когда была «зимняя война», финская кампания. Открыли храм 16 октября. И за нашим семейным столом мне говорит отец: «Дети, надо идти в церковь, надо принести благодарение Богу, что дом не сгорел во время боев, никто из нас не ранен, ну, пошли». Когда я об этом услышал, на меня напал демонический страх. Мне было стыдно идти в церковь, потому что я воспитанник, как уже сказал, начальной советской школы – «Бога нет и без Бога». А где-то в тайне души осталось. Но приказ отца – закон детям, была строгая дисциплина. Они пошли семейно, я бежал затемно в пять утра, чтобы меня никто не увидел из тех соучеников, с которыми я учился в школе, или кто-то не спросил, куда я иду. Я бежал, обходил всё. Пришел в церковь, встал с родителями. И я, мои дорогие, ничего не понял. Я вертелся, как вертят сегодня головой все вновь прибывшие в храм Божий. Мне было ново – иконы, мне было очень любопытно, кто со мной стоит, кто молится. Мне было так интересно посмотреть, что там поется. Отстояв службу, ничего не поняв, но долг отцовский выполнив, я пошел домой. И опять боясь, как бы кто не увидал, как бы кто меня так не прихватил. Это продолжалось до 1942-го года.

В 1942-м году, когда уже немца погнали, рядом с моим городом установился фронт, где-то километрах в 20-ти от нас. Зима была очень холодная, снежная; и меня немцы «сцапали» по-настоящему 6-го декабря 1941-го года, лопату в руки и иди снег чистить. А город был забит машинами, я стал работать у них. Наступило Рождество, и я пошел в церковь. Посмотрел уже иным, каким-то внутренним взором. Я почувствовал небо на земле – молитва. Коснулась моего сердца та одухотворенная молитвенная благодать скорбящих людей. Храм вмещал 3 тысячи человек и был забит битком. Сожженные фуфайки, прожженные платки, дети 3-4 лет, держащие за руку родителей. И особенно много было женщин, мужчин не было, не говоря уже о моем возрасте. И я почувствовал мое духовное обращение к Богу, несмотря на атеистическое воспитание в течение 15-ти лет – столько мне тогда было. Я сохранил домашнее воспитание, пришел в церковь и с этого дня неукоснительно не пропускал службы, работая у немцев под конвоем. У меня была кирка, лопата и кувалда 15 килограмм. Засыпали воронки, пилили дрова, чистили дороги и рыли окопы. Многие там были кроме меня. Отпускали нас только на субботу, воскресенье; и вот я, надев что почище, рубашку или какой пиджак, шел в церковь. И меня отец Василий (сосед мой) заметил и сказал: «Вася, иди ко мне, помогай, в алтарь». Пришел, показал – здесь ходить можно, здесь – нельзя и одел на меня стихарь. И Пасху 1942-го года я уже прошел в стихаре. Город был маленький, и когда меня увидели в стихаре, идущего со свечой по храму, а работали мы все в бригадах, я ощутил на себе весь удар насмешек, злобных слов, оскорблений моих сотоварищей по школе: «Вот поп пошел, вот поп идет!» Это были друзья мои. Неприятно было, страшно, больно, но сила духа, я сам не знаю почему, заставляла меня не смутиться, не оскорбиться, а идти своей дорогой жизни. В 1943-м году, в день памяти Алексея, человека Божия, отец Василий ввел меня в алтарь и сказал еще: «Делай все». И я, не забывая храм, помогал. С каждым разом, посещая церковь Божию, я укреплялся в вере, в благочестии. Как результат моей церковной и домашней молитвы, я ощутил помощь Божию практически, когда наступил страшный 1943 год, Курско-Орловская битва. И вот, начиная с 5-го июля 43-го года, мы уже понимали, что идет война, мы видели, как немцы стали отступать. Мы видели разрывы наших снарядов, как немецкие по 300-400 самолетов полетели бомбить передовую советских войск. Мы уже поняли – нам подходит конец, идут наши, наступают освободители. А здесь пошел обстрел, пошла бомбежка, и немцы стали забирать молодежь. Какую? Вот увидел на дороге меня – ко мне пошел, втолкнул в машину или там в повозку, домой уже не вернешься. Видя это, мы пришли домой с сестрой после работы 13 июля 1943 года. И вдруг 16-го июля немцы уже собирали молодежь. Мы тогда глянули и бегом через сад. Был благоприятный момент, нам удалось пройти мимо городского кладбища за город. Там был такой Павловский поселок. Взял с собой родительское благословение – икону, рваные ботинки от пленных, там где-то их отец купил; икону – его благословение, Евангелие мне кто-то дал, и я пошел. И вот с 1943 года до окончания войны я родителей больше не видал. Когда меня уже гнали по Орловщине, посадили в Навле под Брянском на запад, я проехал Брянск, Семизерки, Почеп, Унечу, Даугавпилс, и нас хотели везти в Германию. Но здесь повернули на Эстонию, и 1-го сентября 1943 года я очутился в лагере Пылюкюва, что в 100 километрах от Таллинна. Это бывшая база Балтийского флота. Нас было тысяч 6-7 орловских, тысяч шесть было из Дюгельгофа, Петергофа, Пушкина. Их так же вывезли, это я помню. Мы были одни в лагере, в так называемом «карантинном лагере», потому что нас заели вши. Вы этого, слава Богу, не знаете и знать Вам этого не надо. Голодовка была страшная. И смотрю, прошло недельки две, приезжает священник в лагерь совершить Литургию. Ну там, кто желает – приходите, пошел и я. И я вижу, понимал тогда уже, переносной престол, чаша, антиминс. Псаломщик, ныне митрополит Корнилий, мой духовный наставник отец Михаил Ридигер. Нашелся хор из ленинградских тогда еще изгнанных беженцев из под Ленинграда. Они стали служить и молиться. Вот здесь я воочию убедился, какое благо то, что мы не остались брошенными священниками города Таллинна. Я опять увидел, как люди молятся в совместной молитве. А в лагере негде было помолиться. Помню, был большой камень, я брал свою икону родительского, отцовского благословения, Спасителя (она у меня цела и сегодня), ставил ее на камень и как молился я, это хорошо помню, так своими словами. А молитва была одна: «Господи, сохрани мне жизнь. Господи, чтоб в Германию не отправили. Господи, спаси меня, родителей чтоб мне увидать». Это была такая страшная, родные, ностальгия, потерять родных. И я, поэтому, обращаюсь к тем, кто еще куражится над родителями – берегите родителей. Это неповторимое счастье. А наступающие года несли страшное, страшное одиночество. Потом приезжает вместе с ними такой мальчонка. Ну, посмотрели мы, как пишет в «Собеседнике» в майском номере ныне здравствующий первосвятитель нашей Русской Церкви Патриарх Алексий, там и меня он вспоминает. Как он приехал, посмотрел и как увидел, что вера православная не погибла в сердцах советских людей, она ярко засветилась в лагерях. Далее приезжает отец Михаил, а с ним мой отец Василий, они вошли в контакт. И любовью, заботами теперь митрополита Корнилия, а тогда еще просто Вячеслава, нас отпустили, он выхлопотал, в Таллинн. Прибыли мы в Таллинн на Покров, 14-го октября 1943 года. Нам дала комнату одна христианка заботящаяся, пожить временно. И бросив пожитки, я бегом пошел в храм Божий. Сказали «идите туда, вот к Симеоновской церкви». Я пришел, доходяга, меня от ветра качало, я сделал первый шаг не куда-то, а в храм Божий. Далее, посещая храм, я встретился с русской эмиграцией. Где-то в октябре месяце я встретился (тогда еще жили в Семеновском доме) с Лешей Ридигером. И мы уже на своем, так сказать, мальчишеском языке беседовали. Я сразу вошел в их духовный мир. Мы с ним вместе пономарили, вместе звонили в колокола, вместе иподиаконствовали у владыки Павла Дмитриева. И мы так сроднились, вместе вставали в соборе Александра Невского, который был закрыт три года в эстонское время, когда бросил его митрополит Александр, укатив еще до войны в Швецию. У нас была очень крепкая, любвеобильная дружба, дружба братьев по вере, братьев по духу. И я на себе очень ощутил великую радость духовного общения с семьей отца Михаила, матерью Еленой Иосифовной и теперешнего патриарха Алексия. Они учили меня духовной жизни, давали литературу.

Первая моя духовная книжка была о Валааме, называлась «Остров Валаам». Затем книга Никифорова-Волгина «Дорожный посох», потом ряд других. Я читал немецкие газеты, которые тогда выходили. Там были очень интересные статьи об уничтожении всех церквей в России. И мне тогда они еще сказали: «Вы знаете, Вася, вот у нас был священник, вот это да! Отец Александр Осипов». А я: «Где он хоть теперь-то?» – «Да вот его мобилизовали в 1941 году». Вот был отец Александр Киселев, Царство ему Небесное, – мой духовный отец, то есть он входил в мир души. Я встречался с эмигрантами, читал их литературу – воспоминания Краснова, Деникина, все это было. И тогда еще нашел я книжку Нилуса «Великое в малом», «Катакомбы». Я стал читать, заинтересовался, то есть я уже вошел в этот мир духовный, ведь я Россию понимаю. Они меня воспитывали все. И осталась во мне великая, добрая память о том прекрасном человеческом общении с этой прекраснейшей семьей. Мы так жили. И потом, когда уже я уезжал после войны на работы в штабе флота в Таллинне, я все-таки прошел войну, так сказать, участник войны, я видел все это. И поехал искать родителей. Я уехал из Таллинна в июне 1945 года, где-то через месяц после окончания войны. У меня все документы есть, конечно. Со слезами на глазах прощался с этой семьей. Провожали меня отец Михаил, мать Елена Иосифовна и я помню, естественно, Леша и там еще друзья. И я думал, что их больше не встречу.

Наступил 1946 год. По его вызову, по его сердцу я здесь поступил первооткрывателем вместе с ним в нашу духовную школу – семинарию и академию. Я сказал: «Бог меня в войну сохранил, я обязан донести до всех людей веру в Бога, Православие». Я рассчитался по всем статьям за предательство родных, не моих родных, так русских людей, кто в 1917 году и до времен советской власти, до ее развала, все давил, все нас уничтожал, все нам запрещал. Я священник со стажем, я прошел всех уполномоченных. Что это такое? Кто они есть такие? Это была «пятая колонна» в церкви – не по закону, нельзя, запрещено, не положено. Я это прошел практически. И не склонил голову ради страха их «лжеобещаний», а именно: «вы не говорите проповеди, вы не учите». Это я прошел в Никольском соборе. Даже здесь в храме преп. Серафима Саровского мне было запрещено говорить. И мой наставник говорил о том, что «зачем, отец Василий, вы так ярко говорите проповеди, зовете людей к вере в Бога, чтоб любить Россию? Это не надо, скажите просто». Что мне говорил уполномоченный: «Зачем надо вам, Василий Тимофеевич, да бросьте Вы! Мы все равно вас раздавим, это я вам обещаю». Вот что он говорил».

СКАЧАТЬ

…