Программа Александра Крупинина
«Неделя»
События прошедшей седмицы комментирует протоиерей Александр Рябков
Прямой эфир 29 сентября 2014 г. АУДИО фрагменты
Александр Крупинин: Сегодня у нас в гостях – клирик храма во имя святого великомученика Димитрия Солунского в Коломягах, протоиерей Александр Рябков.
Меня заинтересовало сообщение о службе в храме во имя святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Шуваловском парке, где выступал епископ Петергофский Амвросий, ректор Санкт-Петербургских Духовных школ. Им высказана была мысль о святом (речь шла о преподобном Силуане Афонском), что святой – это не безгрешный человек, он имеет немощи, недостатки, совершает падения. Но это человек, который любит Бога, и эта любовь преодолевает все преграды. В нашем понимании святой чем-то отличается от нас, обычных людей, и чем он отличается от нас?
Александр Рябков: Во-первых, его понимание счастья отличается от понимания счастья людей, далеких от святости. Святость – это желание угодить Богу, отсюда «угодник Божий». Вот нам кажется, что мы молимся (совершаем утреннее и вечернее молитвенное правило), соблюдаем посты, отказываемся от каких-нибудь привычек вредных или греховных для того, чтобы Богу угодить, но и показать, что мы себя чего-то лишаем ради Него. Слово-то неправильное – «лишаем» себя. У святого все по-другому, он себя освобождает, для него пост – это не лишение, а освобождение себя. Нам кажется, что когда мы воздерживаемся (духовный, телесный пост) или больше внимания уделяем молитве, наша жизнь становится иной, она приобретает более тусклую окраску, мы лишаем себя чего-то интересного, приятного в ощущениях. Для святого все по-другому. Для него это «лишение» – приобретение: он больше приобретает духовной свободы, духовной широты в своей личности. Мне кажется, у нас все-таки в отношениях с Богом скорее сделка, отношения купли-продажи: я – Тебе, Ты – мне. Поэтому так легко люди теряют плоды, приобретенные за время поста: праздник Пасхи сразу вдруг превращается в потерю даже опыта этого поста. А это потому, что у нас нет осознания, что пост, послушание, смирение, кротость, воздержание, молитва, трезвение – это то, что придает нашей жизни подлинную Радость с большой буквы. Мы эту Радость легко размениваем, дробим на «радости». Нам кажется, что эти радости создают некую полноту бытия. У святого совсем по-другому – он понимает, что полнота бытия может быть только в одной Радости о Христе Иисусе, Господе нашем. И чтобы приобрести эту Радость, он готов на все. Да, он может где-то ошибиться, утомиться, даже пасть (потому, что с ним борется дьявол), но его невозможно сбить с пути и внушить ему: «Знаешь, ты потерял очень многое, отказавшись от нашего яркого фейерверка мирской суеты», – он на это уже не купится. Я приведу слова преподобного Силуана Афонского «держи свой ум во аде и не отчаивайся», это очень важно. Человек должен всегда сознавать свою ограниченность, свою немощь. Апостол Павел сказал: сила моя (то есть Божья сила) в немощи совершается. Не в греховных немощах, а в осознании того, что в основном, плоды во мне – это не мой труд, а это мое согласие, а делает эти плоды Бог. Я только стараюсь не мешать Богу меня спасать, я понимаю, что не я строю Царствие Божие внутри меня, а Бог. Ты можешь только создать в себе ад, и это прекрасно у нас получается, и в себе и вокруг себя. Рай же создает только Бог, мы только даем Ему согласие и хотя бы не мешаем Ему – не отвлекаемся на радости, если понимаем, что Радость только одна. И если мы стараемся не отвлекаться и не продавать Христа за временные мирские радости, нам Господь дает Радость. Это понимание своей немощи, своего тщедушия, это и есть «держание своего ума во аде».
АК: Это очень сложно, многие люди ходят в церковь, надо приходить на Всенощную, на Литургию, поститься, вычитывать правила, и это все делается через силу, потому что это «надо». И человек постоянно чувствует, что он что-то плохо сделал: поленился и не вычитал все правило, а если и вычитал, то думал при этом о чем-то другом, а если и не думал, то все равно чего-то он не сделал, и постоянно чувствует себя, что он какой-то недостойный, все что-то недоделывает. Не то, что он греховен, допустим, ворует или чем-то нехорошим занимается, а что постоянно не доделывает то, что положено делать. И это состояние довольно тяжелое и оно длится годами.
АК: Иногда оно и заканчивается трагически: человек может сломаться, не выдержать. Мы почему-то соглашаемся, что это – некая данность. А надо идти к своему духовнику и сказать ему, что ты в противоречии. Отношение к правилу, к молитве может быть индивидуальным. Я очень много узнавал об этом у владыки Антония Сурожского, из его слов о молитве, о правиле, в том числе. Во все это нужно вливать душу. Но сила Божия в нашей немощи совершается. Если я считаю, что я могу и стану правильным, то здесь уже Богу делать нечего. Человек вычитывает правило, соблюдает все посты, ходит на все службы – и в какой-то момент все это заканчивается тем, что человек ломается, и все потому, что он действительно очень немощной сосуд. Если все это у него созидается на самости, на гордыне (я могу, я должен), здесь другая сторона медали, и закончиться тоже может трагично. Только духовник даст правильный совет. Я часто говорю людям: важно не то, что вы сегодня не прочитали правило, а страшно то, что вы не молитесь в течение дня. Мы нигде в Писании не найдем прещений или наказаний за то, что ты не прочел правило, но апостол Павел говорит: непрестанно молитесь! И нам это кажется – проще прочитать утром и вечером правило, нежели непрестанно молиться. Зачем мне это нужно? Так вообще голова кругом пойдет, если еще и непрестанно молиться. Но молитва утром и вечером будет легче, если мы как раз и будем непрестанно молиться. А что это значит? Не может быть у христианина момента, секунды, часа, когда бы он был без Бога. Этого нельзя допускать. Почему, когда я иду, стою, служу, еду в транспорте, готовлю пищу или когда женщина, например, гладит белье – почему она при этом смотрит телевизор? Или осуждает кого-нибудь, или болтает по телефону? Или когда идешь по дороге, едешь в транспорте, зачем в голове выискивать слова, кому и как я отвечу, как я кого-то посильнее оскорблю за то, что меня оскорбили? Или вести какие-то диалоги, ругань, брань? Ведь голова у нас занята этим в течение всего дня. Так лучше занять голову обращением к Богу: у меня обида в сердце – я буду молиться Богу, чтобы Он эту обиду у меня убрал. У меня в душе страх, нет сил начать какое-то дело – молись об этом, чтобы Господь тебе дал их, пока ты еще к этому делу идешь. Ты о ком-то или о чем-то вспомнил и думаешь, как бы этому разрешиться, как бы это исправить? Сколько бы я не думал об этом, это сможет разрешиться только вкривь и вкось. Лучше помолиться Богу, и Господь все это устроит и сделает. Вот что значит – непрестанно молиться, и это не об Иисусовой молитве. Так молиться нам очень легко, и тогда жизнь приобретает совсем другие краски. Если душа свободна от тягостных мыслей, мы видим прекрасный рассвет или закат, небо с тучками – поблагодарите Бога за это: спасибо Тебе за то, что так хорошо, что я иду и все так прекрасно Тобой устроено. И тогда у нас будут силы и вечером стать на молитву, потому что мы с Богом постоянно были в общении.
АК: Все это действительно так, но человеку, по его немощи, очень тяжело, ему легче, когда расписано – утром делай то-то, вечером делай то-то.
АД: Мы должны понимать, когда мы читаем молитвенное правило, мы его читаем не для кого-то, как будто выполняем какую-то заданную нам работу. Вечером у нас много дел, нам еще и развлечения какого-то надо: телевизор или детектив, что-то интересное. А Бог? Что такое любить Бога? Если мы кого-то или что-то возлюбили, то если это вещь, то мы всеми усилиями, расталкивая людей и идя по головам готовы что угодно сделать, чтобы завладеть этой вещью (это и коллекционеры, и фанаты того или сего, не важно). Если мы кого-то возлюбили, кого-то очень любим, как человека, мы стремимся ему угождать, быть рядом с ним. А по отношению к Богу у нас такого нет. Мы, получается, вполне можем жить в течение целого дня без Бога и даже о Нем не вспоминать, закрыть Его как бы в шкафчик и доставать Его тогда, когда надо. Вера, кроме любви, вбирает в себя и благодарность Богу. Почему сейчас много депрессий у людей? Это уныние, отчаяние, печаль, но почему она возникает? В первую очередь потому, что нет благодарности, потому, что мы не видим красивых облаков, солнца, листвы, а видим, что у нас все плохо: плохо и вокруг, плохо и во мне. Наша печальность от того, что нам как бы не за что благодарить Бога. А святому всегда есть за что благодарить Бога. Человек из толпы ищет выхода из этой бессмысленности в упоении каким-то моментом, моментальным удовольствием. А человек культуры, размышляющий и ищущий выход из этой бессмысленности жизни, ищет ответа в глубинах своей души. Нужно посмотреть туда – Царствие Божие внутри вас есть. Но есть и так: я обратил глаза зрачками в душу, а там повсюду пятна – есть чем заняться. Но при этом надо благодарить Бога за то, что Он дал мне это увидеть. Слава Богу за то, что я это сумел увидеть. За все можно Бога благодарить, за все, за каждый момент прожитой жизни, а жизнь прекрасна.
АК: Михаил Шкаровский, известный историк, высказался, что в период Второй мировой войны священники оставались на оккупированных немцами территориях как агенты советской разведки. Всегда считалось наоборот, обвиняли священников, что они совершали службы на оккупированных территориях, потом их сажали в лагеря. А тут они оказываются агентами советской разведки. Это вообще в плане изменения идеологии нашей страны – патриотическое единство народа и священничества?
АР: Я не думаю, что данному историку был дан какой-то такой посыл или он это почувствовал, что изменилось отношение к вопросу священничества в оккупации. Видимо, у него есть какие-то данные. И мы знаем, что были священники, которые имели и правительственные награды за участие в подпольной деятельности, в партизанском движении. Это не массовое явление, но такие священники были. Но мы знаем и другое. Я еще застал в живых отца Ливерия Воронова, общался с ним лично и с отцом Кириллом Начисом, они из Псковской Православной Миссии, служили во время оккупации в храмах и потом все они попали в лагеря. Война – это очень разные истории. Церковь во время войны собрала деньги на танковую колонну имени Дмитрия Донского, на эскадрилью самолетов – это были патриотические акты.
Вопрос слушателя: В войну на оккупированных территориях за победу какого оружия молились священники? Может быть, за прекращение войны вообще, ведь это грех?
АР: Священники служили молебны о воинах, которые были на войне, за сыновей, мужей, братьев и сестер тех прихожан, которые за них подавали записки. Общая тенденция (где бы то ни было) – это совершение священником своей пастырской деятельности. Церковь не обязана никому создавать некий фон (патриотический или коллаборационистский), она совершает свою пастырскую деятельность. Но никому же не придет в голову во время оккупации открыто организовать молебен посреди площади, среди гитлеровцев, за победу товарища Сталина. А почему у нас такие вопросы возникают? Потому что мы воспринимаем Церковь как некий институт, довольно мирской, светский, который помогает нам бороться с врагами внешними или внутренними. Или помогает, например, бороться с алкоголизмом (хотя я не говорю, что это плохо), или с наркоманией, бороться с нищетой, с бедностью или еще с чем-то бороться. «А для чего вы вообще нужны? – можем мы услышать вопрос. – Если нищих вы не кормите, слепых через дорогу не переводите, с алкоголиками не нянчитесь, с молодежью хороводы не водите – вы дармоеды». Все больше и больше такое к нам отношение. И мы, к сожалению, тоже с этим соглашаемся и считаем, что если мы не покажем миру, что мы и тут успели, и там успели, и тут сделали что-то, и там поговорили, и тут собрались, и там кого-то приветили, и тут кому-то улыбнулись – тогда, вроде как, нам позволят и существовать. Это глубоко ошибочное представление о роли Церкви.
АК: Патриарх Кирилл выступал на фестивале «Вера и слово», встречался с участниками и говорил, что церковные журналисты (но я думаю, что это относится не только к церковным журналистам, но и к священникам) не должны обострять кризис и делать резких движений, выступать с заявлениями в поддержку какой бы то ни было стороны общественных и межгосударственных конфликтов.
АР: Да, Церковь не является институтом национальным. Почему возникают эти болезненные вопросы: а какая это Церковь сделала то или иное заявление, такой она национальности или другой? Не надо Церковь делить на национальности.
АК: И сама Церковь часто дает повод к обвинениям в том, что занимается больше земными вопросами, чем вопросами спасения души.
АР: Я думаю, что большинству священников все-таки нужно заниматься пастырством, душепопечением. Мы столько сегодня говорили о наших проблемах, о нашей запутанности в элементарных вещах, даже в вопросах о молитве. И мы настолько сегодня просвещены в вопросах национальности, антропологии, проблемах гражданских, правовых, но мы не знаем, как молиться.
Текст: Н.М. Лукьянова
Протоиерей Александр Степанов, главный редактор радио «Град Петров», в программе «Узники ГУЛАГа» на радио «Эхо Петербурга» 19 сентября 2014
|