«Соборность начинается с внутренней соборности человека»

«Пастырский час»

Программу ведет протоиерей Александр Рябков

Прямой эфир 12 октября 2017 г., 20:30

АУДИО

Протоиерей Александр Рябков:

Как возможно описать благодатное состояние, ощущение благодати или попросту счастье? Настоящее счастье – это отрыв от власти земли и времени. Ломоносов обрисовал это емкой фразой: «Восторг внезапный ум пленил». Настоящему счастью характерно единство и объемность. Оно не дробно и не мелко. Оно стихийно и целостно. Есть хорошие слова у Одоевского: «Стихия всеобщности или стихия всеобнимаемости – это поэтическое, а, попросту, духовное проницание, которое предшествует всякому интеллектуальному и эмпирическому познанию».

Данный проницательный и созерцательный настрой души, по словам Хомякова, является особой познавательной способностью художника и потому есть внутреннее человеческое чутье истины, которое ни обмануть, ни обмануться не может. Хомяков много писал о соборности. Соборность, таким образом, начинается с внутренней соборности человека. Его соборность есть  собранность и цельности его души, и его взгляда на жизнь. Из этого вытекает соборность общественная или церковная. Таким образом, соборность не круговая порука и безответственность, а всеединство.

Карамзин писал: «Когда люди уверятся, что для собственного их счастья добродетель необходима, тогда настанет век златой, и во всяком правлении человек насладится мирным благополучием жизни».

Нельзя позволять жизни терять смысл, заменяя его подделками под него и переходя от пустой мечты к еще более пустой мечте, от пагубного заблуждения к еще более пагубному заблуждению, от прегрешения ко греху и от мелкого грека к греху смертному. На этом пути  человеком все более и более теряется человеческое достоинство и человеческий облик, как бы сам он себе не внушал, что путь этот он преодолевает ради свободы, самоутверждения и прогресса.

Свобода – категория психологическая, проявляющаяся в полноте жизненных ощущений  и зависящая далеко не только  от внешних обстоятельств, но и от внутреннего настроя личности. В частности, свобода – это свобода менять свой образ жизни. В духовном  смысле это проявляется как перемена внутренняя, отражающаяся в перемене поведения. Свобода, таким образом, в первую очередь, это способность управлять собой и властный запрет страстям, привычкам и обстоятельствам вторгаться во внутренний мир человека и диктовать ему стиль жизни и поведения во всех ее сферах.

Менять образ жизни, в христианском понимании, всегда означает совершенствование. Это всегда движение ввысь, отказ скатываться под гору и плыть по течению. Фокусировка мысли на Боге преображает ум человека, а через него и все мыслимое и познаваемое им. Как будто нить от Бога проходит сквозь душу к материальному миру, который окружает нас и связывает человека со всей полнотой невидимого и видимого мира. Эту связь можно назвать экстатическим состоянием, или высшим проявлением интуиции, но в христианстве это называется созерцанием, в котором обостряются не органы чувств тела, а органы чувств души.

Человек видит привычные для всех картины восходящего или заходящего солнца, дым или туман, опускающийся на землю, но все это для обостренного и очищенного духовного взора полно символов. Он видит через этот свет и покой земли – иной свет и иной покой. Он видит в далекой бездне неба родину души, которая вся устремлена к непоколебимому сиянию Славы Божией. Красота, перед которой склоняется христианин – это нетленная красота, это вечная красота, это Божественная Красота. Просто здесь на земле, как писал Шатобриан, она  являет себя любящим ее как бы подернутой дымкой или туманом. Она закутывается в складки вселенной как в плащ, так как непосредственное ее прикосновение к человеческому сердцу недопустимо, ибо оно не выдержит его и разорвется от наслаждения.

Жизнь христианина не печальна. От мнимых радостей он отрекается ради радостей высших. Утверждающаяся и усиливающаяся через подвиг самоотречения связь с Богом единственно делает человека подлинно счастливым. Истинное счастье – испытывать любовь к Бесконечной Истине. Истинное внутреннее счастье не дается в готовом виде, но достигается кропотливой внутренней работой, проводимой с помощью Священного Писания и Священного Предания Церкви. Оно достигается через борьбу с разрушительными страстями. В этой борьбе притесняется тело, но освобождается душа. Она расширяется за счет подчиняющегося ей тела и тем самым везде и всегда находит свое счастье.

Счастье заключается в незримом внутреннем росте личности, который может быть невидим для окружающих, но ощутим для самого человека. Этот рост происходит благодаря подвигу смирения, через которое претерпеваются те или иные испытания. Осознание становления личности и достижение осмысленности жизни и есть счастье, которое никто не может украсть, если сам человек не предаст его пошлостью бессмысленной гордыни, пустого тщеславия и меркантильности.

Приближение к надмирной реальности и переживание вечности происходит при вдумчивом отношении к настоящему моменту жизни, подаренному нам Богом. Сиоран писал: «Единственный способ приблизиться к универсальности – заниматься только тем, что нас касается». Есть хорошие слова Герцена об искренних человеческих отношениях, они как нельзя лучше могут описать проникновение Божественной Красоты в нашу юдоль плачевную. Перефразируя их чуть-чуть, скажем, что Бог, если мы Ему позволим, будет присутствовать в нашей жизни в каждом ее мгновении.  Он в «тихой слезе сочувствия, в братском и дружеском рукопожатии, в слове участия, сказанном шепотом с глазу на глаз».

Мы встречаемся с Богом в настоящем времени. В подаренном нам рассвете. В глазах близкого человека. В новом опыте радости или испытания. Один из литературных персонажей чеховской прозы говорит: «Смысл жизни именно в этом безропотном мученичестве, в слезах, которые размягчают камень, в безгранично всепрощающей любви».

Нам привычно, когда о призрачности земного счастья, о смирении и терпении говорят святые преподобные отцы. Но вот как о счастье и смирении говорит Вольтер: «Счастье – только греза, а скорбь реальна. Вот уже восемьдесят лет, как я испытываю это на себе. Я вынес из них только сознание о необходимости покорного смирения».

Может показаться, что все вышесказанное является проповедью пессимизма. Отнюдь. Христианский оптимизм иной и отличный от общепринятого понимания оптимизма. Блок писал о таком оптимизме: «Оптимизм вообще – несложное и небогатое миросозерцание, обыкновенно исключающее возможность взглянуть на мир как на целое».

Одой христианскому смирению, которое сопряжено с цельностью миросозерцания,  завершается  пьеса Чехова «Дядя Ваня» в  монологе Сони: «Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный, длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет  нам  судьба; будем трудиться для других  и  теперь,  и  в старости, не зная покоя, а когда наступит  наш  час,  мы  покорно умрем,  и  там за гробом  мы  скажем, что  мы  страдали, что  мы  плакали, что  нам  было горько,  и  Бог сжалится над  нами,  и   мы  с тобою, дядя, милый дядя,  увидим  жизнь светлую, прекрасную, изящную,  мы  обрадуемся  и  на теперешние  наши  несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой – и отдохнем. Я верую, дядя, верую горячо, страстно… Мы отдохнём! Мы услышим ангелов, мы увидим всё небо в алмазах, мы увидим, как всё зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. Я верую, верую…»