Роль личности в церковной истории: четыре биографии из XVII века

Совместная программа радио «Град Петров» и Санкт-Петербургского Института истории РАН

«Архивная история»

Гость: Павел Владимирович Седов, доктор исторических наук, заведующий Отделом средневековой истории России СПбИИ РАН

Тема: книга «Государевы богомольцы», часть 2

Эфир: 28 апреля 2025 г.

АУДИО

Павел Седов:

Гавриил Домецкий – совсем иной человек, нежели митрополит Корнилий. У него было хорошее образование, он замечательно знает и польский, и латынь… Он, как и многие малороссы-монахи, перебрался в Россию и здесь сумел влиться в придворную среду. У него были особые доверительные отношения с ближайшим к царю Федору Алексеевичу человеком, Михаилом Тимофеевичем Лихачевым, который был стряпчим, с платьем, потом казначеем, то есть такие придворные очень важные должности, очень близко к государю. В отличие от своего брата Алексея, Михаил был страшный сребролюбец. То есть он не стеснялся требовать с монастырей деньги, к нему ходили обязательно на его именины, и монахи говорили: гневно глядит, потому что подношения нет. И вот к этому человеку, Михаилу Тимофеевичу Лихачеву, Гавриил Домецкий сумел подольститься.

И он, приехав, что называется, ниоткуда, становится игуменом Данилова монастыря. Вы знаете, что Данилов монастырь – это первый монастырь Москвы, самый древний и очень высокого статуса, там сейчас резиденция патриарха. И вот на этом месте у него возник конфликт. И вот очень важно в изучении человека – по поводу чего у него конфликты. У него – имущественный конфликт. Дело в том, что его с Данилова монастыря перевели в архимандриты Симонова монастыря, это ступенька выше, это тоже древнейший московский монастырь. И уходя он с собой забрал церковное облачение, которое ему подарил, пожаловал царь Федор Алексеевич. И новые власти Данилова монастыря сказали: это наше, это в монастырь пожаловано! А он говорит: нет, это мне лично. И тяжба эта долго тянулась, пока царь не вступился и сказал: да, это его облачение. Но он унес еще с собой часть монастырских денег! А вот деньги ему пришлось вернуть.

И вот что интересно – будучи архимандритом Симонова монастыря, он участвует во всех царских начинаниях, в каких мог. Конечно, в военных он не мог поучаствовать, а вот всё, где он мог поучаствовать и показать, что он лучше всех исполняет царскую волю, вот он везде поучаствовал.

…

После смерти Фёдора Алексеевича, в период царевны Софьи, он тоже на виду, но тут вот он совершил ошибку. … Он знает латынь. Сколько монахов знают латынь тогда? Сколько настоятелей монастырей знают латынь? Мы говорили в прошлый раз – это исключения были. И он смотрит свысока, с позиции человека, который кончил Киево-Могилянскую коллегию, который знаком со схоластикой, который знаком с аристотелевой физикой, с риторикой… Вот он смотрит на московское духовенство свысока, конечно. И он ввязался в диспут, в который ему не надо было ввязываться. Диспут о времени пресуществления Святых Даров. Это такой очень громкий диспут конца XVII века, диспут богословский: при каких словах во время литургии вино и хлеб «превращаются» в Кровь и Тело Христа? Он стал отстаивать «католическую» трактовку, и вот это для него плохо кончилось. Пока еще была царевна Софья, благодаря его связям при дворе, это еще его не погубило, а вот когда Софья пала в 1689 году – два года спустя по случайному поводу его лишают сана архимандрита (он вступил в конфликт лично с патриархом  Иоакимом). Там был оговор на него, что он там вообще страшные вещи хотел… Вероятно, это был навет, но тем не менее, на него была брошена тень. Его лишили места настоятеля монастыря и сослали в Иверский монастырь.

И вот здесь – огромное количество документов. 10 лет он здесь жил как опальный, как бывший архимандрит Симонова монастыря.

Когда он был настоятелем Симонова монастыря, он написал такое наставление – как надо жить монахам, и там – не пить, не грешить, всё соблюдать и так далее. Как он сам вел себя? Первым делом – он разное ценное имущество, которое привез с собой, распродавал и покупал вино в Новгороде. Бочку вина! Категорически запрещено монастырским уставом (уставы разные, но они все запрещают держать хмельное в келье), это нельзя, но смотрели на него… все-таки бывший придворный архимандрит, смотрели немножко так снисходительно.

…

Тут в монастыре случился грандиозный скандал, архимандрит Валдайского Иверского монастыря и настоятель были уличены в краже монастырской казны – вот едва ли не единственный неизвестный мне случай. Естественно, их постов их лишили. И опальный, ссыльный архимандрит Гавриил Домецкий решил захватить власть в монастыре. И вот в переписке между новгородским и московским подворьем Валдайского Иверского монастыря и властями мы находим подробности этого конфликта. Братия разделилась, названы поименно все те, кто встал на сторону Домецкого: Петроний, Дорофей Конь, Биндасин, Сергий, Тихин Боран «и иные такие же на него руку многие тягнут». А тех, кто был против него, он удалил из монастыря: «А которые на него руку не тягнули, тех всех бунтовщыками назвал да порозсылал: Кирилу Солопона с товарищами, а наместника иеромонаха Филарета да казначея Варфоломея неведомо ради какова дела послал к Москве, а все ради того, чтоб тем вышепомянутым ево выборщиком не перешкожали». Оставшиеся в монастыре противники «старики» казначей Илиодор, житенный старец Иераск «и иные, которые с ними советуют, и те не смеют и уст разверти противо им, потому что гиль подымают, напився, и того опасны, чтоб не ушыбли».  Старец Христофор пишет, что за Домецкого встали те, кто у него «усы мокает», то есть не сам Гавриил выпил бочку вина, а он поил вином братию, склоняя на свою сторону в случае выборов в монастыре. Христофор пишет: «У нас в Ыверском монастыре о выборе архимандрита великая несогласица: иные хотят Домецкого, а иные не хотят, а наипаче те Домецкого выбирают, которые у него усы мокают ведомые чарочники».

…

Гавриил развернул большую деятельность, вступил в тайные переговоры с московскими своими знакомцами, использовал старые связи и так далее – чтобы стать настоятелем Иверского монастыря. Но Новгородский владыка, митрополит Корнилий – ни в какую, он тверд был в том, чтобы не ставить на эту должность Гавриила Домецкого. И тут какими-то своими путями Гавриил Домецкий достучался до царя Петра, который был далеко от Москвы, в разъездах. Петру такой человек был нужен, он же знал Домецкого, и Петр дал распоряжение сделать его настоятелем. И это распоряжение Петра – грамота царская – пришла Новгородскому владыке на следующий день после того, как Новгородский митрополит поставил архимандритом Иверского монастыря того, кого он считал нужным.

…

Еще один герой книги – Иван Шушерин.

Иван Корнильев сын Шушерин-Рипатов – это человек более низкого духовного чина, он церковный дьячок и он дьякон патриарха Никона, верный ему человек. Он известный писатель XVII века, автор жития патриарха Никона.

Он родился в Новгороде и с малых лет был «при бедре Нокона», как он пишет. То есть когда Никон был Новгородским митрополитом, то каким-то образом Иван Шушерин был к нему приближен. И когда Никон стал патриархом, то он вызвал Шушерина в Москву и включил в патриарший хор, он – певчий дьяк.

И до конца жизни Никона Иван Шушерин оставался ему верным. Вот представьте себе драматические такие события: Никона вызвали в декабре 1666 года на церковный собор, где, понятно, его собираются лишить сана патриарха. И вот прибывает на собор Никон, а впереди него шествует его иподьякон Иван Шушерин, он несёт крест, который по обычаю несли перед патриархом, и в этот момент подходят стрельцы, останавливают поезд Никона и хватают Ивана Шушерина. Он сам это описывает: «…меня же взяша два стрельца под обе пазухи и понесоша аки на воздусе, не успевах бо ногами и до земли доткнутися». Царь Алексей Михайлович пригрозил арестованному пожизненным заточением, если тот не начнет говорить – свидетельствовать против Никона. Иван Корнильевич отвечал царю: «не ведаю ничтоже». То есть сейчас будет суд над Никоном и царю нужны разоблачающие факты, он требует от ближнего патриаршего человека сообщить ему нечто такое, что поможет ему осудить Никона. А Шушерин – в лицо царю: я, говорит, ничего не знаю. И три года Шушерин сидел в темнице, в заточении. Три года. Знаете, не каждый человек рискнет под грозой царского гнева остаться верным своему благодетелю.

Марина Лобанова:

А не царю.

Павел Седов:

А не царю. И после этого последовало 10 лет ссылки в Новгород. Дело в том, что из его же сочинения нам было известно про три года заточения и десять лет ссылки. А где он был и что с ним было эти 10 лет – ничего не было известно. А тут удалось найти довольно много сведений: «Да как был у нас в монастыре Иван Шушора о Рождестве Христове, и взял у нас с собою в Великий Новгород дву хлопцов учить грамоте», – он занимается самыми разными вещами – и рукоделием (делает шелковую бахрому), и обучением детей грамоте, будучи дьячком церкви «Николая чюдотворца, что на Дворище».

У нас не было ни буквы руки Ивана Шушерина, а я нашел его письма. Он состоит в переписке с властями Валдайского Иверского монастыря. Он живет недалеко от подворья монастыря в Новгороде («на Болшой славянской улицы»), а монастырский стряпчий запил, там был такой Венедикт Самсонов (его отписки самые чудные, самые яркие, самые пространные, вот он был такой видимо очень эмоциональный человек). Так вот, он запил, что случалось с ним время от времени  (даже и такое случалось, что он всю страстную неделю «лёжа пьёт»). И вот когда очередной раз он запил, то некоторые его обязанности взял на себя Иван Шушерин, поэтому вот такая переписка. Это письма по таким мелким хозяйственным вопросам… То есть содержание не очень интересно. А вот рука – рука очень интересна. Редко я встречал такой каллиграфический почерк. Понятно, раз он детей учил, должен был иметь красивый почерк, потому что главный талант учителя, который обучал грамоте в XVII веке, это красивый почерк, это обязательно. Этот почерк просто великолепный, он шикарен. То есть он пишет это письмо о каких-то там хомутах и прочем, а сам он и его рука в это время наслаждается искусством.

В этих письмах есть ещё одна уникальная деталь. У него перед началом послания и перед адресом на обороте стоит крест. Нигде больше не встречал, ни разу, вот сколько я видел, пересмотрел частной переписки, внутримонастырской переписки… только он! То есть это инвокатио, как говорят специалисты, это посвящение себя Господу. Когда он пишет свои письма этим прекрасным, изумительным почерком – в этот момент он перед лицом Всевышнего это делает.

…

В 1679 году Ивана Шушерина возвращают из опалы, из Новгорода, в Москву и он оказывается на женской половине дворца, при комнате царевны Татьяны Михайловны. Это к тому времени старшая среди царевен и она страстная сторонница Никона, которого держат в монастырском заточении в Кирилло-Белозерском монастыре. В этом же году умирает царевна Ирина Михайловна, самая старшая, она, напротив, сторонница дониконовского обряда. Представляете? Две царевны, две старшие царевны, тётки царя Федора Алексеевича – одна за Никона, другая против. То есть они не на половинку, они по-настоящему. И когда Ирина Михайловна умирает, а она крёстная царя и она оказывала большое влияние на Федора Алексеевича, то сменяется вектор и начинаются преобразования… И сразу же возникает проект возвращения Никона из ссылки. Как мы знаем,  Никон умирает в дороге.

…

После падения режима регентства Иван Шушерин лишился своего придворного фавора, он вынужден был покинуть двор, и вместе с сыном Михаилом устроился в Воскресенском монастыре Новый Иерусалим.

Для Ивана Корнильевича, очевидно, венцом жизни было событие, когда в 1685 году в этом монастыре состоялось торжественное, с участием царевны Софьи, двух царей, царевен, цариц, думных людей, то есть большое стечение народа, – торжественное освящение Воскресенского собора, главного собора Воскресенского монастыря, названного Новый Иерусалим, потому что Никон хотел этим собором продемонстрировать желаемое для него превращение России в центр мирового православия. Поэтому этот собор, как многие знают (не буквально, но все-таки в каком-то смысле), копия Гроба Господня. И чем заканчивает Шушерин свое описание жизненного и посмертного пути Никона? Вот освящением этого храма.

На это как-то не обращали внимания и поэтому точно не могли датировать сочинение Шушерина, а это, в общем-то, не так трудно сделать, потому что это последнее хронологическое событие, и в нем настоятель, который упомянут по имени, назван «нынешним», а поскольку он в конце 1685 года был сменен, то это произведение написано в 1685 году.

…

Иван Шушерин устроил придел в этом соборе, построил на свои деньги, и в этом приделе и он сам похоронен, и его сын Михаил.

…

У церкви был выбор: идти путем Домецкого или идти путем Корнилия и Ивана Шушерина. И церковь все-таки встроилась в государственную машину и, за редчайшими исключениями, обслуживала ее интересы.

Марина Лобанова:

То есть вы говорите, что она пошла путем Домецкого?

Павел Седов:

Да. Может быть, полудобровольно, но она не очень сопротивлялась.

Полностью слушайте в АУДИО.

См. также: